Лариса Кузнецова - Долгая темная ночь...
Наше веселье прервал заведующий больницей, Александр Штольц. Он вошел и видя наше веселье тоже улыбнулся:
- Добрый день! Я очень рад, что вы пришли поддержать вашу маму! У меня для нее хорошие новости.
Мы смотрели на него с надеждой. Так путник в пустыни смотрит на далекие очертания города, боясь обрадоваться и разочароваться если город окажется всего лишь миражом.
Тем не менее он продолжил:
- Анализы не плохие, так что мы начнем проводить подготовку к операции. Пару дней вам рекомендована диета и небольшой курс мероприятий. И уже на следующей неделе, если анализы будут такими же, то во вторник мы будем делать операцию.
У мамы выступили слезы, мы же кинулись обниматься. Этот день мы так долго ждали! Больше всего я боялась, что мама умрет, а я ничем не смогу помочь ей. Но, Бог дал мне шанс! И я была счастлива, что я им воспользовалась!
Александр стоял и улыбаясь смотрел, как мы поздравляем друг друга. Лишь перед тем как выйти он сказал:
- Мария, зайдите потом, пожалуйста, ко мне. Нам нужно обсудить кое-какие детали.
Я радостно кивнула. В палату зашла медсестра с инвалидной коляской и попросила нас выйти, так как ей нужно было отвезти маму на процедуры. Мы с Оливией пошли к выходу. Отец сказал, что дождется маму, а потом пойдет домой.
Мы с Оливией подошли к большому открытому окну и сели на подоконник. Она закурила. Я молча смотрела на нее:
- Оливия, не кури, тебе не идет.
- Ох, Мария, ты прямо как мама! - она меня передразнила закатив глаза: 'Оливия, не кури, тебе не идет!'. Лучше говори, чего звонила.
Я не знала как ответить.
- Я переживала за тебя. Вот и звонила.
- А ты не переживай! У меня все ок! Вот деньги бы не помешали. Ты мне не одолжишь?
Я покачала головой:
- У меня ничего нет. А зарплату еще не дали.
Оливия затянувшись сигаретой, смотрела на меня как на полную кретинку:
- Смотрю на тебя и думаю, правда дура или только притворяешься.
- Не понимаю, о чем ты?
Она опять изобразила меня противным голосом:
- 'Не понимаю, о чем ты!'. А я все о том, что ты живешь у одного из самых крутых мужиков в городе и пытаешься мне втереть что у тебя денег нет.
Я начала оправдываться и от этого злилась:
- У меня и вправду ничего нет. То что он дал, я все отдала маме. Ты думаешь, я к нему как в банк хожу!
Она покачала головой и выбросила в окно сигарету:
- Мария! Ты для него очередная игрушка, которая рано или поздно наскучит ему. Поэтому пользуйся положением пока можешь. Дои его как корову, которая бьется в конвульсиях и не факт, что доживет до завтра.
- Я не могу так, - покачала головой я. - Он столько для нас сделал.
Оливия обняла меня:
- Мария, что он сделал? Изнасиловал меня? Ты про это? Ну дал он тебе деньги. Понимаешь, это для нас огромная сумма. А для него копейки. Он больше на скачках проигрывает. Разве ты не понимаешь, что этот пресышенный сукин-сын просто играет тобой как с новой игрушкой? А когда он распотрашит тебя и изучит все твои внутренности, ты ему надоешь, он выкинет тебя на улицу и не вспомнит, что ты есть на свете.
Я сказала тихо:
- Он так не сделает!
Оливия пристально вгляделась в мое лицо:
- Только не говори, что ты в него влюбилась? Да?
Я молчала, но чувствовала, что краснею.
- Боже! Мария, ты в своем уме! Ты разве не понимаешь, с кем ты связалась? Это как огонь. Сегодня он тебя греет и кормит, а завтра сожжет твое жилье и отнимет у тебя все! Огонь нельзя любить!
Она поцеловала меня в висок и быстрой походкой пошла по коридору. Я испытывая сложные чувства смотрела ей в след. Ее каблучки звонко стучали, а сама Оливия что-то напевала. Как же я завидовала ее способности от всего отключаться!
Я хотела идти к заведующему, но вспомнила про отца, поэтому вернулась в палату. Он читал газету, направив ее на солнечные лучи, которые пробивались в окно.
Я подошла и села напротив:
- Папа, как ты себя чувствуешь?
Он отложил газету и устало посмотрел на меня:
- Ничего дочка! Только вот с непривычки спать не могу. Матери дома нет, тебя тоже. Оливия приходит поздно. Вот я как старый дурак и таращу глаза в телевизор до утра.
Я заметила, что его лицо как-то осунулось, возле одного глаза стала заметна синяя вена, которая сделал щеку как-будто испачканной чем-то.
- Папа, - терпеливо начала я. - Ты зря упрямишься! Тебе нужно пройти обследование и лечение, если это необходимо! Каждый день дорог!
Он покачал головой:
- Не могу я дочка! И не терзай себя. Я хорошо пожил, но меня не сможет вылечить ни один врач.
- Ты хотя бы попытайся! - заплакала я.
Он улыбнулся и погладил мня по голове:
- Сейчас тебе трудно понять мое решение, но когда-нибудь, ты поймешь его и согласишься, что это было правильно!
- Никогда! - почти закричала я. - Никогда я не пойму того, что ты добровольно обрекаешь себя на смерть, в то время как ты так нужен маме и нам! Как мы без тебя!
Он сел рядом и обнял меня, я прижалась лицом к его груди и рыдала, рыдала, рыдала. Отец гладил мои волосы и что-то тихо нашептывал мне. А я все никак не могла успокоиться. Мне было непонятно почему он упрямится, а также страшно, что своим упрямством он посылает себя на верную смерть. А я ничего не могу с этим поделать.
Наконец, когда я выплакала казалось бы всю жидкость, которая была во мне, я подняла лицо и посмотрела на него. Он мне улыбнулся:
- Душ сегодня можно не принимать!
Я засмеялась и легонько ткнула его кулачком:
- Ты невозможен!
Затем пошла в ванную комнату и умылась. Когда я зашла, отец снова читал газету, подойдя к нему я чмокнула его в щеку:
- Мне нужно зайти к заведующему.
- Иди, конечно! Он хороший парень.
- Ты о чем?
- Я видел, как он смотрел на тебя! Ты ему нравишься!
- Господи, папа! Что ты такое говоришь, он меня второй раз видит. Я сомневаюсь, что он вообще смотрел бы на меня, если бы не деньги, которые мы платим за лечение.
Отец улыбаясь покачал головой:
- Ничего ты еще не понимаешь! Я знаю этот взгляд. Сам когда-то также смотрел на твою маму, когда она не видела: Знаешь, а он мне нравится!
- Папа! - я махнула ему и вышла.
'Бред какой-то!'. Сказала себе я и пошла искать кабинет якобы влюбленного в меня заведующего.
Я сидела напротив Александра Штольца. Он начинал было разговор, но у него постоянно звонил телефон. Он извинялся и начинал разговаривать по телефону. Я же от нечего делать, разглядывала его и его кабинет. Александр уже не казался мне таким уж рыжим и худым. В нем была какая-то утонченная интеллигентность. Я обратила внимание на его длинные тонкие пальцы с гладкими аккуратными ногтями. Таким пальцам позавидовал бы любой пианист. Когда он разговаривал, то слушая собеседника наклонял голову, как бы пытаясь понять и почувствовать то, что пытались донести.
