Галина Романова - Любитель сладких девочек
— Едем. — Маша села рядом с Нинкой, и та, послушно кивнув, завела машину.
Они ехали очень долго. Настолько долго, что Маша небезосновательно начала подозревать Нинку в очередном злом умысле. С какой, собственно говоря, стати той нужно было трижды сворачивать? То МКАД-Восток, то МКАД-Запад, то опять вырулила на Кольцевую. Либо заблудилась, либо путает следы. С последним она явно перестаралась.
Маша совершенно не знала Москвы и, торча последние полчаса в очередной пробке, была в состоянии, близком к истеричному припадку. Кругом машины, машины. Сотни, тысячи машин. Снующих без устали, урчащих и плюющихся удушливыми выбросами, которыми заволокло все вокруг и которые, казалось, впитались в каждую клетку ее тела. Воздуха катастрофически не хватало. Вот еще совсем чуть-чуть, и она непременно хлопнется в обморок либо умрет от недостатка кислорода. Мысли сделались неповоротливыми и тяжелыми. Тело обмякшим и безвольным. В горле застрял горький комок, проглотить который не представлялось никакой возможности.
— Долго еще? — просипела, не выдержав, Маша, когда Нинка, в который раз перестроившись, опять куда-то вильнув.
— Устала? — сочувственно промурлыкала та и, негромко выматерив незадачливого мотоциклиста, пообещала:
— Нет. Тут недалеко. Уже скоро.
Маша расслабленно откинулась на спинку сиденья и впервые с внимательным любопытством уставилась в окно.
Странное дело, но местный ландшафт совершенно не вписывался в понятие «клоповника в одном из спальных районов». Все выглядело с точностью только наоборот. Высокие заборы. Бетонные, монолитные, с витыми чугунными калитками и воротами. За ними угадывались богатые особняки под черепичными крышами. Соответственным образом должны были выглядеть и обитатели сих угодий. Нинка ну никак не могла претендовать на то, чтобы снимать здесь угол. С ее лиловыми портками и лисьей физиономией, в выражении которой безошибочно угадывались все тридцать три порока, ей могли сдать здесь разве что собачью конуру. И то сомнительно…
— Куда ты меня завезла? — Маша завертела головой, натыкаясь взглядом на заросли боярышника и проглядывающий сквозь колючий кустарник дощатый забор. — Это что, и есть твой клоповник?
— Смеешься! — фыркнула Нинка, заглушила мотор и открыла дверцу машины.
— Вылезай, Машка. На экскурсию тебя свожу.
Занимательная экскурсия, скажу я тебе. Должна понравиться…
Маша выбралась следом за ней из машины и прислушалась. Тишина для города стояла невообразимая. Ни криков детей, ни гула моторов, ни скрипа качелей. Ровным счетом ничего. Складывалось ощущение полной изоляции этого местечка от всего внешнего мира. Будто и не ревел надрывающимися машинами и людским рокотом в полукилометре отсюда многомиллионный мегаполис.
Будто не было ничего вокруг, кроме этих непроходимых зарослей боярышника, благоухающих белым цветением, да дощатой изгороди, которую давно никто не красил.
— Сейчас, — понизила голос до шепота Нинка, осторожно ступая впереди. — Сейчас уже скоро.
И ты все увидишь.
Маша хотела было поинтересоваться, что именно она должна увидеть, но потом передумала. Впереди забрезжил какой-то просвет. Затем раздался непонятный шаркающий звук, заставивший Нинку настороженно замереть с открытым ртом.
— Черт! — еле слышно выдала та и оглянулась на Машу. — Он дома, оказывается! Гараж запирает или открывает, не пойму…
— Да кто он-то?
— Кто, кто? Мужик твой законный, вот кто!
Давай, пригнись лучше. Росту в тебе, что в каланче пожарной. Не приведи господь, увидит — тогда все…
Повторять дважды было не нужно. Ухнув на коленки, Маша вжалась в колючий кустарник, совсем не замечая, как больно он царапает ее лицо и руки. Дыхание тут же сбилось, а сердце принялось вытворять черт знает какие кульбиты. Колени моментально начало саднить, но все это было сейчас неважно. Важным казалось другое. Вот сейчас он запрет свой гараж и войдет в дом. Или, наоборот, запрет его и промчится мимо них на своей крутой тачке. Ведь это, несомненно, его джип она видела тогда напротив почтового отделения, когда совершила импульсивный необдуманный поступок, отослав Нинке приглашение скрасить собственное одиночество. И Володя в тот день видел ее, отсюда и его интерес на предмет ее времяпрепровождения.
А она соврала ему тогда. Соврала непонятно по какой причине, будучи движима непонятно каким чувством. Ну и пусть! Он-то ей врал все это время, отчего же ей не пойти тем же путем…
За забором хлопнула дверца машины, мягко заурчал мотор, и минуты через три Панкратов промчался на своем громадном черном джипе мимо, щедро обдав их пылью.
— Уехал! — возликовала Нинка. — Теперь не скоро вернется. Пойдем посмотрим, как приличные люди живут, а заодно и вопросами зададимся, отчего это при таких сказочных условиях они собственных жен держат на задворках. Идем, я тут немного успела уже осмотреться…
Как выяснилось, осмотрелась Нинка основательно. Знала, где Панкратов прячет ключ — под нижней ступенькой крыльца с правой стороны.
Была знакома с расположением комнат, очень уверенно маршируя по отполированному ламинату.
Небезызвестно ей было и содержимое его шкафов и холодильника.
— Смотри, Машка, чем большие ребята питаются! — восхищенно выдохнула она, застыв у раскрытых недр огромного холодильника. — А ты макароны трескаешь, елки…
Справедливости ради стоит отметить, Володя себя в черном теле не держал — икорка, балычок, копчености, экзотические морепродукты, фрукты и овощи.
— Слушай, давай сопрем что-нибудь, а? — Нинка в надежде оглянулась на потемневшую, будто предгрозовое небо, Машу. — Куда ему столько? А то у меня ведь ничего, кроме яиц, нет. Что скажешь, Маш? Отпраздновали бы освобождение…
— Закрой, и пошли отсюда, — скомандовала та, изо всех сил стараясь сохранять самообладание. — Вернется.., либо еще кто заметит нас. Загудим в милицию. Будет тебе тогда праздник. Да и душно тут…
Ей и в самом деле стало душно. Мерзко, больно и душно. Желчь волнами поднималась изнутри, вытравливая все хорошее, что еще оставалось в ее сердце. Все то, что успело прорасти там под воздействием неуправляемых, наивных ее эмоций.
Все! Хватит! Хватит пудрить ей мозги и заставлять делать все так, как того хотят другие. Теперь все будет иначе. Буквально все. И первые шаги в этом направлении она уже успела совершить, блуждая анфиладами шикарно обставленных комнат в доме собственного мужа.
Кто бы мог подумать, что это дом ее мужа?!
Куда подевались ханжеские рассуждения о непереносимости супружеских измен? Если Катеньке своей покойной не мог подобного простить, то неужели от самого себя с души не воротит? Сплошь порножурналы и целая полка видеокассет того же содержания. В видеомагнитофоне какая-то дрянь под названием «Страсть обжигает». На одной из кроватей на втором этаже женские трусики. В гостиной пара чулок. В ванной два тюбика губной помады.
