Галина Романова - Любитель сладких девочек
— Ну чего, Нинок? Бум, бум делиться, как говорил какой-то киногерой, или как? — Маша прошла в кухню и загромыхала там чашками и чайником. — Ты ведь неглупая женщина и должна понимать, что одна против них ты — пыль. А вместе с тобой мы уже сила.
— Хм-м, сила, говоришь? — Нинка закусила губу и несколько минут напряженно размышляла.
Раскрывать все свои карты она, конечно же, не собиралась. Поэтому нужно было взвесить все «за» и «против», прежде чем попасться в ловко расставленные силки, а Машка, по ее подозрениям, была по этому делу большой мастерицей.
— Завтракать будешь? — Маша отломила кусочек крекера и отправила в рот со словами:
— Если будешь, давай что-нибудь сообща приготовим. Мы ведь с тобой теперь, как-никак, команда. Нам сам бог велел держаться вместе, коли ты уж взвалила на себя решение моих проблем.
От того, какое ударение Маша сделала на слове «моих», Нинка невольно поежилась. Ну вот! Так и знала. Не может, ну совсем не может говорить прямо и открыто, все с каким-то переподвывертом. То ли на самом деле обо всем догадалась, то ли умело блефует в надежде, что ее вислоухая гостья преподнесет ей все на блюдечке с голубой каемочкой.
— Что ж, давай приготовим, — обреченно выдохнула Нинка и пошла на звук грохочущей посуды. — А потом поговорим. Только ты меня выслушаешь молча и не задашь ни единого вопроса.
— Типа каких? — Маша перестала жевать и вроде как изумленно заморгала.
— Типа, как ты до этого додумалась или зачем тебе это нужно…
— Хорошо, не задам, — пробормотала Маша, подвязывая прямо на теплую пижаму передник и ставя сковородку на огонь. — Ни единого вопроса, кроме одного…
— Ну? — Нинка по ее примеру повязалась передником и, взяв в руки глубокую миску, принялась разбивать туда яйца.
— Кто из них, как думаешь, шатается здесь по ночам? — Маша пристально наблюдала, как плавится в глубокой сковороде огромный кусок сливочного масла, и старательно не смотрела в сторону гостьи. — Кто-то же это делает! Нам с тобой не могло это показаться. Ладно мне одной, но нам обеим — это уже перебор.
— Это не они, — без задержек ответила Нинка, выливая в сковороду взбитые в крепкую пену яйца. — В ту ночь все трое отдыхали в одном из кабаков для особ, как бы это выразиться поточнее, ну, особо привилегированных, что ли. Когда я вышла и почувствовала это… Трудно объяснить даже, как я тогда перепугалась. Еле машину завела, а ее я оставила довольно-таки далеко. Как до нее добежала и не умерла от страха, до сих пор не понимаю.
И вообще… Если бы знала, что вокруг тебя все так… так жутко, никогда бы не полезла в это дело.
— Чего же не отступилась, когда узнала? — насмешливо перебила ее Маша, высыпая на подернувшуюся пленкой яичницу горсть зеленого лука.
— Машка! — возмутилась Нинка и снова неубедительно топнула ногой об пол. — Ты же обещала — никаких вопросов! Будешь язвить, вообще замолчу!
Маша ответила ей смиренным вздохом и полезла на верхнюю полку утлого настенного шкафчика за пакетом, в который аккуратно заворачивала хлеб.
— Это кто-то другой, — пробубнила Нинка ей в спину. — Кто, не знаю. Но эти голубчики были все в одном месте, и к моменту моего появления двое из них лыка не вязали.
— Кто же это?
— Твой Володенька и его дружочек. Кто из них кого подпирал, трудно было определить. Готовы были оба.
— А эта, их сопровождающая? — Удивительно, но голос ей отчего-то изменил, чуть дрогнув.
— Миледи была на высоте. Как всегда… — Нинка с пониманием хмыкнула, уловив дрожащие нотки в голосе Маши. — Не переживай ты лучше. Она старая, и вообще, нигде у нее ничего нет. А у тебя вон как всего много и шикарно.
— Ладно, я не об этом, — Маша недовольно поморщилась. — Так кто, по-твоему, здесь сшивается?
— Маньяк, наверное. — Нинка беспечно дернула плечами, схватила полотенце, обмотала им ручку сковородки и потащила ее в комнату, на ходу добавив:
— Прихвати тарелки.
Маша еще какое-то время ошарашенно моргала, прежде чем схватила из затрапезной металлической подставки для посуды пару тарелок, две вилки и ринулась следом за ней в комнату.
— Какой маньяк, чего ты мелешь?! — пробормотала она, с грохотом обрушивая посуду на стол. — Поумнее ничего придумать не могла?!
— Ты присаживайся, Маш. Чего столбом стоять? — Нинка вывалила добрую половину содержимого сковородки себе на тарелку и, ухватив большой ломоть хлеба из плетеной сухарницы, пробормотала недовольно:
— Я придумала, елки! Больше мне делать нечего! Это не я, это газетчики все придумали, дорогуша.
— Какие газетчики?! — Маша обессиленно рухнула на стул и, проигнорировав полотенце, машинально вытерла руки о пижаму. — Ты что же, общалась с журналистами?
— Ага! Станут они со мной общаться, как же! — Нинка хохотнула с набитым ртом. — Ты ешь, Маша, ешь, все же остынет.
— Нинка! Я тебе сейчас как дам, и будет больно! — Маша пристукнула ладонью по столешнице и почти с мольбой произнесла:
— Потом поешь.
Какой маньяк?! Какие газетчики?! Ты можешь толком мне все рассказать?!
— Ты вот думаешь, Нинка дура, а я совсем даже и ничего… — Она самодовольно ухмыльнулась, незаметно цепляя со сковороды и Машину порцию яичницы. — Я ведь как на твоего благоверного-то вышла? Опять же через газетчиков. Пришла в читальный зал одной затрапезной библехи, что неподалеку от того места, где я снимаю койку, и начала мусолить подшивки газетные. Три дня листала, но нашла! И про несчастье, приключившееся с его неотразимой супругой, и про бизнес его процветающий, зародившийся не без помощи ее приданого, и Много еще про что.
— Например? — Маша жадно впитывала каждое слово гостьи, пытаясь выловить что-то значительное в этом словесном мусоре.
— Ну, например, про то, какие ужасы с недавних пор творятся в этом вот благословенном местечке. — Нинка вновь опасливо оглянулась на окно и зябко поежилась. — А творится здесь, Машка, ужасное! Объявился тут некто, убивающий людей, расчленяющий затем несчастных и развешивающий их останки, словно майские полотнища. Бр-р-р!
Я когда прочла про это, у меня просто волосы дыбом на голове встали. Представила тебя в роли жертвы и чуть в обморок не упала…
— Ладно тебе каркать! — не совсем вежливо пресекла ее причитания Маша и встала из-за стола. — Что конкретного ты там вычитала?
Нинка заскрипела колченогим стулом и вполне отчетливо забубнила что-то о плодах дурного воспитания, но хватило ее ненадолго, и спустя пару минут она все же начала рассказывать.
Если можно было верить тому, о чем взахлеб и наперебой вопили некоторые представители дешевых периодических изданий, то в местных лесах обитал самый настоящий оборотень. Приводились душераздирающие, леденящие кровь истории. Цитировались очевидцы, в полный голос заверяющие, что не раз слышали страшный вой, доносившийся из чащи леса. Кто-то даже пытался пофантазировать о горящих в темноте огромных глазах, но сей факт был взят корреспондентом под сомнение, и рассказчик не стал далее развивать эту тему.
