Барбара Вуд - Дом обреченных
Голос тети Анны ослаб. Мне показалось или поведение этой женщины было действительно ужасно настороженным? Ее речь была неестественной и запинающейся, как будто она старалась говорить то, что нужно, или, что более точно, не сказать того, чего не нужно. Она кинула в свою чашку еще сахара и вновь начала шумно его размешивать.
— Бабушка уже не сможет тебя принять. Так что у тебя будет время привести себя в порядок.
Я подняла брови. Значит, у меня есть еще и бабушка. Всего за несколько минут я из сироты превратилась в женщину с большой семьей, состоящей из бабушки, двоюродной бабушки, дяди, тети и двух кузенов.
Тетя Анна отвела от меня взгляд, принуждая глаза незаинтересованно смотреть в огонь. Я сразу же поняла, что вместо того, чтобы быть заботливой хозяйкой, какой она пыталась выглядеть, тетя Анна озабочена тем, как правильно действовать в сложившейся ситуации. После короткого анализа своих последних слов она изобразила слабую улыбку и сказала с наигранной небрежностью:
— А если тебе доведется столкнуться с твоим кузеном Колином, то лучше всего будет, если ты просто вежливо откланяешься.
Так, значит, у меня было трое кузенов.
— Почему?
— Ну, Колин… как бы это сказать? — Она слегка усмехнулась. — Довольно эксцентричного склада. Мы очень его любим, но он немного дерзок, если ты знаешь, что я имею в виду. У негодника дурные манеры, и вряд ли будет правильно тебе встретиться с ним прежде, чем с остальными. Ты увидишься с ним позже, после Теодора и Марты. Таким образом, ты будешь… эээ… подготовлена к встрече с ним.
— Благодарю вас, — ответила я без особой искренности. Совсем не зная эту женщину, я не могла сказать, что правильно понимаю ее. Она защищала меня от Колина или Колина от меня?
— А тетя Сильвия? — упорствовала я.
— Все в свое время, милое дитя. Ты встретишься со всей семьей, чего, я уверена, ты так сильно желаешь. И, конечно, когда они узнают, кто приехал к ним с визитом, то тоже страстно захотят вновь увидеть тебя. Спустя двадцать лет, Лейла, будет интересно услышать, что с тобой стало. Вижу, с чаем ты закончила. Позволь мне проводить тебя в твою комнату. Ты, должно быть, очень устала. Потом разыщу Тео. Представляю, как он обрадуется.
Наши юбки зашуршали, когда мы поднялись. Теплый свет огня играл на наших лицах. За плотно занавешенными окнами яростный ветер дул еще более неистово, чем раньше. У меня было странное ощущение. Словно я отделилась от своего тела и смотрю спектакль, как будто эта комната — сцена, а я — публика. Я видела перед собой уютный очаг, загроможденный богатыми вещами, подобранными со вкусом. Я видела двух женщин, вовлеченных в безмолвную конфронтацию: одна — одетая по последней парижской моде, грациозная и изысканная, другая — в самом простом платье, с манерами, усвоенными среди среднего класса Лондона. И в этот короткий момент объективности я спрашивала себя: «Что, в конце концов, эти две женщины делают вместе?»
— Лейла, дорогая, скажи мне, как там Лондон? Все такой же шумный и закопченный? Последний раз я была там в пятьдесят первом году, перед Всемирной выставкой. Целую неделю без передышки мистер Пембертон и мы с Тэо толкались туда-сюда, в безумном темпе бегая по Вестминстеру, Тауэру и зоопарку в Риджентс-Парке. Нас там кормили самыми отвратительными кушаньями всех наций — какое-то из них называлось «ледяные сливки», насколько я помню. Ужасная вещь. А желе! Блюдо со вкусом фруктов, сервированное в вазочках и выложенное на верхнюю часть пудинга. Ты слышала о таком?
— Я слышала о желе, но никогда его не пробовала.
Я отошла от нее и уловила лишь фрагменты ее монолога об этой неделе в Лондоне. Мои глаза оглядывали все вокруг. Полы были покрыты коврами, заглушавшими наши шаги, большая часть стен завешена гобеленами. В затененных углах прятались огромные растения в горшках, в промежутках мерцали масляные лампы. Мы поднялись по лестнице к спальням, и нигде вокруг меня, хотя я внимательно искала, не было ни единого семейного портрета.
— Газовое освещение у нас только в нескольких помещениях и в главном холле. В Лондоне, наверное, теперь газ везде, даже на улицах, как я понимаю. Тео настоял, чтобы и у нас он был: это надежней, так он говорит, но бабушка считает, что газ — это происки дьявола. Она против всего современного. Любит жить в прошлом.
Откуда это отсутствие портретов? В наш век фотогенных изображений, или, как это некоторые называют «фотографии», почему я не вижу обычной галереи портретов, которая присутствует в каждом доме, в простом и богатом? Ни единого, самого простого портрета, ни одного из семьи Пембертонов, нигде.
— Я распорядилась, чтобы тебя разместили в другом конце коридора. Там находится свободная спальня, она очень уютная. В ней есть полог и сидячая ванна из Парижа. Это единственная уступка бабушки модернизму — принимать ванну в спальне, а не на кухне. Я нахожу это довольно приятным. Ты когда-нибудь это пробовала?
Я покачала головой.
— Теперь у нас есть и мыло. Подумать только, как времена меняются! Мы пришли.
Тетя продолжала свои причитания, когда мы вошли в спальню, а я тем временем спрашивала себя, не вызвано ли это бесконечное щебетание желанием избежать неприятных тем…
Да, это была красивая спальня с Тюдоровскими потолками и створчатыми окнами. Зеркал было в избытке; изящный старинный туалетный столик занимал почти всю стену; здесь были и обещанная кровать с пологом, и гудящее пламя в камине. Рядом стоял фарфоровый кувшин с водой и висели свежие полотенца. Моя единственная сумка стояла у кровати.
Стараясь быть любезной хозяйкой, но, видимо, уже спеша уйти, тетя Анна отступила к двери, сжимая ладони.
— Я отправила Тео в библиотеку. Ты можешь встретиться с ним там, когда будешь готова. Если тебе что-то понадобится, звонок у твоей кровати. Увидимся немного позже. — Она начала закрывать дверь. — И… ты не забудешь? Про Колина? Вдруг ты столкнешься с ним… да нет, не столкнешься. — Ее ладони порхали, как птицы. — Тео увидится с тобой первым. Я за этим прослежу.
Дверь мягко закрылась, и я еще некоторое время смотрела на нее. Вряд ли это был тот радушный прием, которого я ожидала, но все-таки учитывая то, что они не знали о моем приезде, это, пожалуй, все же неплохо. Беспокойство тети Анны могло объясняться ее возрастом или, возможно, моим сходством с матерью. Кроме того, явиться спустя двадцать лет без предупреждения, это любого могло вывести из равновесия.
Отбросив смутные чувства, которые у меня вызвала моя разговорчивая тетя, я начала медленно передвигаться по комнате, стараясь сделать ее своим домом настолько, насколько это было возможно. После смерти матери мне пришлось оставить нашу лондонскую квартиру, обстановку продать или раздать друзьям и забрать с собой только свой гардероб, личные вещи и те сувениры, с которыми я ни за что не могла бы расстаться. Размещенные теперь в комнате, в самых видных местах, эти «ценности» сделали спальню более «моей». Дагерротипный портрет мамы стоял на камине рядом с папоротником и коробочкой из морских ракушек. На столик у кровати я положила три книги: «Сэндитон» Джейн Остин, «Танкред» Бенджамина Дизраэли и Библию. На туалетный столик перед огромным зеркалом положила иллюстрированный путеводитель по Креморн Гарденз, чтобы напоминать себе о множестве счастливых дней, проведенных там, а у ванны поместила маленький флакончик туалетной воды с ароматом розы. Этот последний был подарком Эдварда Чемпиона, человека, которого я горячо любила и за которого собиралась замуж.
