Дафна дю Морье - Трактир «Ямайка»
Сначала Мэри чувствовала себя больной, смертельно больной; в ту ночь она лежала на кровати и молила ниспослать ей милосердный сон, но и в этом ей было отказано. В темноте девушке чудились лица, которых она не знала: изможденные и усталые лица утопленников. Там был и ребенок со сломанными запястьями, и женщина с прилипшими к лицу длинными мокрыми волосами, были испуганные лица мужчин, никогда не умевших плавать. Иногда Мэри казалось, что среди них — ее собственные отец и мать; они смотрели на дочь широко раскрытыми глазами, губы у них были мертвенно-бледные, и они протягивали к ней руки. Возможно, то же самое испытывала тетя Пейшенс по ночам, одна в своей комнате; лица тоже являлись ей и умоляли, а она отталкивала их прочь. Она не дала бы им избавления. На свой лад тетя Пейшенс тоже была убийцей. Она убила этих людей своим молчанием. Ее вина была столь же велика, как и вина самого Джосса Мерлина, ибо она была женщиной, а он — чудовищем. Он был привязан к ее плоти, и жена позволила ему остаться.
Теперь, на третий день, первый ужас прошел, и Мэри чувствовала себя ко всему безразличной, вдруг постаревшей и очень усталой. Острота переживания почти прошла. Теперь девушке казалось, что она всегда знала, что в глубине души она была к этому готова. Зрелище Джосса Мерлина, стоявшего в тот первый вечер под навесом крыльца с фонарем в руке, казалось девушке предупреждением; а громыхание дилижанса, затихающее вдали, звучало как прощание с миром.
В былые дни в Хелфорде ходили разговоры о тех, кто грабит корабли: обрывки слухов, услышанных на деревенских улицах, рассказанная шепотом история, загадочный кивок головы… Но люди там были немногословны, и разговоры быстро заглохли. Двадцать или даже пятьдесят лет назад, когда ее отец был молод, слухи, возможно, и не имели под собой никакой почвы. Но сейчас настали иные времена. Она снова и снова видела прямо перед собой лицо своего дяди и слышала, как он шепчет ей на ухо: «Разве ты никогда раньше не слышала о тех, кто грабит разбитые суда?» Представить только, тетя Пейшенс жила с этим десять лет… Мэри больше не считалась с дядей. Она перестала его бояться. Только ненависть осталась в ее сердце, ненависть и отвращение. Он утратил все человеческое, превратившись в зверя, выходящего на охоту по ночам. Теперь, когда Мэри видела его пьяным и узнала, каков он на самом деле, Джосс Мерлин не мог ее испугать. Ни он и никто другой из его компании. Они — зло, разъедающее всю округу, и Мэри не успокоится, пока их не растопчут, не вычистят и не уничтожат. Сентиментальность их больше не спасет.
Оставались тетя Пейшенс — и Джем Мерлин. Он ворвался в мысли девушки против ее воли, и он ей не нужен. И без Джема ей было о чем подумать. Он слишком похож на брата: глаза, губы и улыбка. Вот где таилась опасность. Мэри узнавала в Джеме дядю — в его походке, в повороте головы; и она понимала, почему десять лет назад тетя Пейшенс сваляла такого дурака. В Джема Мерлина легко влюбиться. До настоящего времени мужчины не имели для Мэри особого значения; слишком много было работы на ферме в Хелфорде, чтобы думать еще и о них. Были парни, которые улыбались Мэри в церкви и ходили с ней осенью на пикники; однажды сосед поцеловал ее за стогом сена после стакана сидра. Все это было очень глупо, и с тех пор Мэри избегала этого человека; он был вполне безобидный парень, который через пять минут забыл о случившемся. Во всяком случае, она никогда не выйдет замуж; Мэри давно так решила. Она потихоньку накопит денег, купит ферму и будет жить там одна. Она умеет делать мужскую работу. После того как Мэри выберется из трактира «Ямайка» навсегда и сможет создать для тети Пейшенс какое-то подобие дома, у нее вряд ли найдется время думать о мужчинах. И тут, вопреки ее воле, опять появлялись лицо Джема Мерлина, заросшее щетиной, как у бродяги; и его грязная рубашка; и смелый, вызывающий взгляд. В нем не было нежности; Джем груб; ему присуща определенная жестокость; он вор и лжец. Этот человек воплощал в себе все, чего Мэри боялась, что ненавидела и презирала; но она знала, что может полюбить его. Природе нет дела до предубеждений. Мэри решила, что мужчины и женщины похожи на животных на ферме в Хелфорде, для всех живых существ есть один общий закон притяжения: если есть какое-то сходство кожи или черт, то они пойдут навстречу друг другу. Этот выбор делает не разум. Животные не рассуждают, как и птицы в воздухе. Мэри не была лицемерна; она выросла на земле и слишком долго жила в окружении птиц и зверей, видела, как они спариваются, рожают детенышей и умирают. В природе не слишком много романтики, и она не станет искать ее в своей собственной жизни. Дома Мэри видела, как девушки гуляют с деревенскими парнями: там были и пожатья рук, и румянец смущения, и долгие вздохи, и любование лунной дорожкой на воде. Мэри видела, как они идут по тропинке позади фермы — ее называли тропинкой Влюбленных, хотя у людей постарше было для нее словечко получше, — и парень обнимает девушку рукой за талию, а она положила голову ему на плечо. Они смотрели на звезды и на луну, или на пламенный закат, если погода летняя, а Мэри, выходя из коровника, мокрыми ладонями утирала пот с лица и думала о новорожденном теленке, которого она оставила рядом с его матерью. Девушка смотрела вслед удаляющейся парочке и улыбалась, и пожимала плечами, и, входя в кухню, говорила матери, что и месяца не пройдет, как в Хелфорде опять будет свадьба. А потом звонили колокола, и резали пирог, и парень в воскресной одежде стоял на ступенях церкви с сияющим лицом, переминаясь с ноги на ногу, а рядом томилась невеста, одетая в муслин, с завитыми по торжественному случаю волосами. Но вот еще и года не прошло, и луна и звезды могут сиять хоть всю ночь, а нашей парочке и дела нет. Парень приходит домой вечером, устав от работы в поле, и раздраженно кричит, что ужин подгорел, что его и собака есть не станет, а девушка огрызается сверху, из спальни; у нее оплывшая фигура, и кудряшки исчезли; она ходит взад-вперед со свертком в руках, а сверток мяукает, как кошка, и не желает спать. Тут уже не до разговоров о лунном свете на воде. Нет, Мэри не питала романтических иллюзий. «Любовь» — красивое слово, но не более того. Джем Мерлин — мужчина, а она женщина, и привлекали ли ее его руки, или кожа, или улыбка — она не знала, но что-то внутри нее отозвалось, и самая мысль о Джеме раздражала и возбуждала одновременно. Она изводила Мэри и не оставляла в покое. Девушка решила, что должна снова его увидеть.
Мэри еще раз взглянула на серое небо и низкие облака. Если она собирается в Лонстон, то уже пора одеваться и уходить. Никаких оправданий от нее не дождутся; за последние четыре дня девушка ожесточилась. Тетя Пейшенс может думать, что ей угодно. Если у нее есть хоть какая-нибудь интуиция, она должна догадаться, что Мэри не хочет ее видеть. Ей достаточно только посмотреть на своего мужа, его налитые кровью глаза и трясущиеся руки, и она все поймет. Еще раз, может быть, последний, пьянство развязало ему язык. Трактирщик выболтал свой секрет, и Мэри держит его будущее в своих руках. Она еще не решила, как использовать свое знание, но больше она его спасать не будет. Сегодня она отправится в Лонстон с Джемом Мерлином, и на этот раз отвечать на вопросы придется ему; придется Джему также выказать некоторое смирение, когда он поймет, что Мэри их больше не боится, но может уничтожить, когда захочет. А завтра — ну, завтра видно будет. Всегда есть еще Фрэнсис Дейви, пообещавший, что в его доме в Олтернане она всегда найдет приют.
