Наталия Ломовская - Секрет старинного медальона
Девушка пошепталась со своим спутником, и они, повернувшись, вышли из бара. Что-то не устроило фигуристую девицу.
– Это твои знакомые, что ли? Ты смотришь так, словно Франкенштейна увидела!
– Ты знаешь, я готова поверить в слова того чокнутого, – переведя на Лаврова отсутствующий взгляд, медленно сказала Ольга. – Знаешь, кто это был?
– Мужик-то? – уточнил Дима.
– Вот-вот. Это мой старый знакомый. Это именно о нем я говорила. Представляешь, мы столько лет не виделись. Да что там – с института. А три дня назад я вдруг про него вспомнила. И вот, пожалуйста…
– Ты его чем-то обидела? – поинтересовался Лавров и, прежде чем Оля успела ответить, продолжил: – Могу тебя обнадежить, он совсем неплохо выглядел. И девица при нем типа Джей Ло. Мне она даже показалась знакомой. Может, из моих подчиненных какая-нибудь?
– Ты говоришь «из моих», как будто у тебя собственный гарем, – фыркнула Ольга. Она была явно рада, что Лавров сменил тему разговора.
– А что, фактически так! – паясничал Дима. – Хотя мои девицы не красятся в такой безумно-огненный цвет. Теперь в моде естественность!
– Это был парик, – пояснила Оля. – Премилая вещица. Надела парик, разбила пару сердец, сняла парик. Опять ходишь, как все. Удобно.
Больше они не говорили об Ольгином знакомом, так внезапно возникшем из небытия. Но это не значило, разумеется, что Оля об этом забыла.
Александр Александрович стал ее первой любовью. Разумеется, детские школьные увлечения не шли в счет. Это была самая настоящая Любовь, чувство с большой буквы! Страсть и ревность, ссоры и примирения!
А Катя получила законную мзду.
Между тем финансовое положение Оленьки улучшилось ненамного. Намного изменилось ее отношение к этой проблеме, которая прежде казалась такой актуальной. Слава богу, хватило мозгов на то, чтобы не бросить учебу в институте. Александр Александрович, сам отягощенный двумя высшими образованиями, мудро наставлял Оленьку на путь истинный.
Вообще же при ближайшем знакомстве с Александром его имидж удачливого бизнесмена и «нового русского» в глазах Оли рассыпался в пыль. Его финансовые авантюры были несбыточными, и удавались из них очень немногие. Между тем в теории махинации выглядели идеально – Олечка только рот раскрывала, когда он делился с ней очередным прожектом. Но вот на практике чего-то не получалось… Впрочем, пока еще держалась видимость благополучия, заработки возлюбленного казались Оленьке фантастическими – их хватало на ужины в дорогих ресторанах, на кое-какие побрякушки и на шикарное нижнее белье. Александр был большим эстетом в смысле эротических радостей, и если бы Оленька могла трезво взглянуть на себя в этот период – ее бы позабавило это зрелище! Осенние сапоги, доставшиеся от Арины, удачно вышедшей замуж сестры, перенесли еще один ремонт, причем сапожных дел мастер цокал языком и укоряюще смотрел на клиентку поверх очков. На занятия Оленька ходила в драповой материной юбке и в жалкой рыночной кофтенке, зато у нее было вечернее платье, бархатное и декольтированное, золотые серьги в том цыганском стиле, который Оленьке так шел, и дорогая кожаная сумка. А под бархатным платьем – шикарное шелковое белье!
Но, разумеется, долго так продолжаться не могло. Трудно сказать, как на деле Александр Александрович к Оленьке относился – этот краснобай, поющий в присутствии дам, как тетерев на току, вполне мог внушить сам себе любовное чувство, при всем при этом оставаясь по отношению к даме сердца холодным и совершенно беспринципным.
Бизнес шел из рук вон плохо. Олечка слабо понимала что-либо в делах, но чувствовала настроение возлюбленного, да и внезапное прекращение ужинов в ресторанах и отсутствие мелких презентов не прошло незамеченным.
Правда, в один прекрасный день к Александру вернулось бодрое состояние, и Олечка узнала, что он вложил деньги в новое предприятие – киностудию, на которой будут сниматься «настоящие, хорошие фильмы». Правда, как выяснилось, для того чтобы начать снимать такие фильмы, нужно несколько подзаработать на иной, несколько более востребованной продукции.
Разумеется, такой «продукцией» оказалась порнография. Вот тут и Оленька пригодилась.
Сейчас ей это казалось уже почти неправдоподобным. Как Александру удалось так ее заболтать? Как сумел уговорить юную и пылко влюбленную девицу на то, чтобы перед камерой бесстыдно отдаваться совершенно незнакомому мускулистому засранцу? Да нет же, так не бывает!
Однако так случилось. Были сказаны слова об искусстве, которое всегда искусство – в какой бы маске ни являлось, о красоте и непостыдности человеческого тела и природой завещанного акта совокупления, о самой Олечке, которая после всей этой истории, несомненно, станет еще желаннее и сексуальнее, чем была, и, наконец, о бедственном состоянии несчастного Александра, для которого эта паршивая киностудия – последняя надежда.
И Оля это сделала. Хлебнула немалую порцию шотландского горького и сделала. У нее получилось – природная отзывчивая страстность и желание угодить возлюбленному сыграли положительную роль. Тем более что Александр уверял: фильм уйдет за границу и никто в России его не увидит!
Оля чувствовала себя неплохо первые дня два после съемки. А потом вдруг подкатило к горлу. И додумался же тогда этот козел инфернальный притащить домой злополучный фильм и предложить Оленьке посмотреть его вместе! И смотрел ведь со смаком, оценивал каждое ее движение… Советы давал! Критиковал и похваливал! Олечка сначала молчала подавленно, не зная, как на это и реагировать, а потом вдруг почувствовала подкативший к горлу, невыносимо горький комок и рванула в санузел, где, склонившись над белым братом, извергла из желудка поток какого-то желто-зеленого вещества. Александр Александрович обеспокоенно скребся под дверью, соображая, уж не беременна ли подружка, когда Олечка с мгновенно осунувшимся лицом вылетела из убежища. Ни слова не говоря, она метнулась к дверям и, не утруждая себя ответами на расспросы, стала одеваться. Наскоро натянув сапоги и шубейку, схватила в охапку шарф, шапку и сумочку и бегом кинулась по лестнице, напрочь забыв о существовании лифта. Разумеется, Александр бросился ее догонять, но на улице зима, а у него и так слабые легкие. Пока оделся-обулся, пока лифта дождался… Улетела птичка!
А бедная птичка, прилетев в свое гнездышко – то есть в нищее общежитие, – не пала на девичью кровать в рыданиях, а совершенно спокойно взяла из тумбочки мыло, губку и полотенце и отправилась в душевую комнату, расположенную в подвале. По зимнему времени студентов горячей водой не баловали, да и по летнему тоже. Давали ее от случая к случаю, и сегодня был не «горячий» день, но для Олечки это не имело значения. Она встала под холодный, да что там – просто ледяной душ и терла, терла свою бедную кожу губкой, единственно жалея о том, что с собой нет наждака! И занималась Оля этим богоугодным делом, пока не ворвались встревоженные подружки, которые знали, что горячей воды уже месяц как нет, и не отволокли ее в комнату.
