Майкл Прескотт - Когда отступит тьма
Эти линогравюры и литографии были неправомочно выпущенными копиями или просто подделками. Изданные ограниченным тиражом эстампы представляли собой фотомеханические репродукции иллюстраций в книгах по искусству.
Группа по борьбе с мошенничеством и прокуратура знали из получаемых жалоб, что Эндрю Стаффорд занимается жульничеством, но ни единого обвинения предъявлено ему не было. Почти все его сделки были мелкими, и возбуждать судебное преследование было затруднительно. Он всякий раз мог бы утверждать, что не знал происхождения тех оттисков, которые приобрел.
Однако судимость у Эндрю была. В конце восьмидесятых ему вынесли приговор за мошенничество с недвижимостью в Нью-Йорке. Приговорили не к тюремному заключению — всего-навсего к пятилетнему испытательному сроку и возмещению убытков обманутым, выражавшихся шестизначной суммой. После этого он переехал в Филадельфию и освоил торговлю произведениями искусства. Этот новый вид деятельности был безопаснее. Мошенничество было труднее доказать, и большинство покупателей либо не знали, что они обмануты, либо, узнав, продавали свои приобретения, покрывая мошенничество. А Эндрю выпускал новые подделки, копии и наблюдал, как растет его скромное состояние.
«Этот мистер Стаффорд тот еще тип, — подвел итог друг Коннора. — С чего ты заинтересовался им, Бен?
Коннор не ответил, не захотел признаваться, что главный интерес представляет для него жена Эндрю и что запрос объясняется в большей мере личным любопытством, чем служебными обязанностями.
— Он продолжает мошенничать? — не отставал друг.
— Нет, — ответил Коннор, — отошел от дел.
Тогда он был в этом уверен. Теперь же задумался, не занялся ли Эндрю Стаффорд новой игрой, более опасной, чем его прежние проделки.
Что это может быть за игра? Коннор потряс головой. Ответа у него не было.
Он оставил визитную карточку на столе, потом быстро оглядел остальную часть комнаты, ни к чему не притрагиваясь.
Возле койки на перевернутой корзине из-под яблок, служившей тумбочкой, Коннор заметил два комка воска. Приглядевшись, быстро сообразил, что это затычки для ушей. Самодельные, покрытые отпечатками пальцев.
В Нью-Йорке Коннор иногда пользовался затычками — купленными в магазине, — чтобы шум уличного движения и вой сирен не мешали спать. Но зачем Роберту они здесь? Что может тревожить его сон в безбрежной лесной тишине?
Что слышит он по ночам?
В его мысли ворвалось потрескивание рации, затем женский голос:
— Центральная? А-три.
Данверз связывалась с диспетчером, голос ее в портативной рации звучал слабо, прерывисто.
Коннор увеличил громкость, когда диспетчер подтвердил прием:
— Говорите, А-три.
— Кажется, я нашла ее. Не уверена. — Хотя слышимость была плохой, Коннор уловил дрожь волнения в голосе Данверз. — Кажется, нашла ту машину.
Данверз ехала мимо яблоневых садов и ферм по территории округа, удаляясь все больше и больше от Барроу.
Мили две она следовала за трактором, потом увидела в чьем-то дворе проржавевший жилой автофургон, но это были наиболее примечательные машины из встречавшихся ей по пути.
Белого «мерседеса» не было видно нигде.
Возможно, Эрика Стаффорд свернула на одну из боковых дорог, даже на какой-нибудь проселок, ведущий к теплицам и частным владениям, но Данверз не могла проверять каждый из них.
Поворачивать обратно ей не хотелось. Из сообщений по рации она знала, что и другие полицейские ничего не обнаружили. Свидетельство Чарли давало в лучшем случае слабую надежду, но это было уже что-то.
Она решила проехать еще милю по тридцать шестому шоссе. У поворота на бристольскую дорогу находился торговый центр; там можно было навести справки.
Рука ее коснулась под воротником на цепочке распятия. Она нащупала маленького серебряного Иисуса.
С этим распятием, которое носила во Вьетнаме мать, Вики не расставалась с детства. Оно помогало ей на сложных контрольных работах по математике, поддерживало на злосчастном школьном балу, когда кавалер переметнулся от нее к другой девушке и ей пришлось ехать домой с одной из парочек. Она вспомнила, как сидела молча на заднем сиденье, с горящим от унижения лицом, потирая пальцами в темноте крохотное распятие.
Она потерла его и мысленно взмолилась Богу, чтобы он дал ей найти Эрику Стаффорд живой.
Потому что миссис Стаффорд была одной из хороших. Такова была суть философии Вики Данверз, философии, к которой умудренные люди относились неодобрительно, над которой смеялся весь мир, видящий повсюду не хорошее и плохое, а лишь серые тени.
Существуют хорошие и плохие, порядочные люди и подонки. В этом для Вики и заключалась вся философия. Ей было непонятно, почему людям, более образованным, чем она, необходимо так усложнять все. Наверняка у них есть какие-то причины. Может, Вуделл сможет ей объяснить это когда-нибудь. Надо будет попросить его.
Она знала, что таких людей, как Эрика Стаффорд, должно быть больше. В комнате для инструктажа она сказала, что миссис Стаффорд была великодушна к ней, но это была не вся история. Всю…
«Пусть это будет нашим секретом», — сказала миссис Стаффорд и заговорщически прижала палец к губам.
Данверз разбила одну из ее скульптур.
Произошло это совершенно случайно. Несколько недель назад Вики подъехала к галерее, чтобы спросить миссис Стаффорд, не пострадала ли она от вандализма; в пятницу вечером в одной из соседних лавок разбили стекло. В «Спасительной благодати» обошлось без происшествий, и Вики не было необходимости оставаться, но она задержалась там, очарованная скульптурами. В их изящных, классических очертаниях она неожиданно увидела, чем люди восхищаются в искусстве, поняла, что искусство способно открыть окно в лучший мир.
Потом катастрофа. Обычно она не была неуклюжей, но еще не привыкла к форменному ремню со всем, что на него навешано, и, повернувшись слишком быстро, задела полицейской дубинкой пьедестал стеклянной статуэтки.
И заметила падение прозрачной фигурки, обладавшей таинственной, неправдоподобной, будто сновидение, красотой, за миг до того, как она разбилась.
После того ужасного школьного бала, с тех пор, как заперлась в своей комнате, чтобы не слышать родительских банальностей и неуклюжих сочувствий старшего брата, Данверз не плакала. Но разрыдалась, когда, наклонясь, тщетно силилась собрать осколки и сложить их воедино.
«Я возмещу убыток, — твердила она, — сколько бы ни стоила эта вещь».
Но миссис Стаффорд не требовала возмещения. Она подмела блестящие осколки и сказала, что никакой проблемы нет, притом совершенно искренне.
