Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости
— Как же так — не было, Алина Аркадьевна!
— Не было, и все. Была… как у всех, любовная история. И потом появился Федор.
— Но у него же есть отец!
— Есть, — согласилась Алина злобно, — у него отец — я. И мать. И еще у него мать Маруся. И она же отец.
— Вы что, вместе живете? — спросил капитан подозрительно.
Он читал о таких штуках: две полруги-любовницы заводят одного на двоих ребенка. Очень современно и шикарно, в духе статей из “Космополитен” или журнала “Блеск” — “мы были подругами и в один прекрасный день поняли, что не можем прожить друг без друга… мы не представляем, что было бы с нами, если бы мы не встретились…”. Далее следует красочное описание мучений, которые пришлось вынести, чтобы одна из них смогла забеременеть и родить — в семье должны быть дети! И название статьи непременно “Такая разная любовь”.
Моментально стало неинтересно и даже противно.
Ему-то что за дело? У него работа, и интересов никаких быть не должно.
— Что значит — вместе живем? Иногда я сижу с Федором в Марусиной квартире или она ночует в моей, когда я за границей. Это значит, что мы вместе живем, или не значит? — Она вдруг приостановилась и посмотрела на него внимательно: — Или вы хотите знать, не лесбиянки ли мы?
К своему стыду, Никоненко так покраснел, что стало жарко ушам и скулам. Алина Латынина смотрела на него в упор, стекла очков поблескивали язвительно.
Чтоб ей провалиться, этой мегере!
— А вы лесбиянки? — спросил он как мог смело. Очень даже легко спросил, небрежно, но она засмеялась оскорбительным смехом.
— Нет, — сообщила она ему, — или вы так представляете себе женскую дружбу?
Ругая себя за непрофессионализм и невесть откуда взявшуюся школьную стыдливость, он сказал, что женскую дружбу никак себе не представляет, и спросил:
— Значит, замуж она не выходила. А этот человек, отец Федора, как долго с ней жил?
— Дней пять. Или десять. И не жил он с ней, он к ней… приезжал. На свидания. Впрочем, может, и дольше. Я сейчас уже не помню. И потом, он меня совершенно не интересовал. Потом он ее бросил, хотя у нее, конечно, хватило ума сказать этой скотине, что она беременна. Но он все равно ее бросил.
— Она с ним еще встречалась?
Алина помолчала, раздумывая.
Говорить с посторонним человеком о Марусиных делах было противно. Она чувствовала себя предательницей, но знала, что капитан ни за что не отстанет, пока не выведает все, что ему нужно.
Господи, неужели стреляли в нее, в ее Маню?! Кто?! Зачем?!
— Она встречалась с ним раза два, на этих самых школьных вечеринках.
— Он… ее одноклассник? — спросил Никоненко осторожно.
Опять стало горячо, как говорили у них на работе.
— Да, — кивнула Алина, — Лазаренко. Кажется, Дима, — она отлично знала, что он именно Дима. — Художник!
И она выругалась, четко и правильно выговаривая слова, как будто читала стихи со сцены Дворца пионеров.
Вот те на, подумал Анискин.
— Она просила его… вернуться? Или хотела, чтобы он признал ребенка?
— Она с ним даже никогда не разговаривала! Она, видите ли, просто на него смотрела. Идиотка. Ей нравилось вспоминать свою любовь к нему, понимаете? И она совершенно не собиралась пристраивать ему Федора.
— Он известный художник?
— Он набирает силу, — подумав, сказал она, — недавно я его видела в какой-то передаче, даже, по-моему, на ОРТ. Нет, он не знаменитость, но он прогрессирует.
— Вы с ним знакомы?
— Нет. Я просто знаю, что он отец Федора и что Маруся от любви к нему совершенно ополоумела. Тогда, десять лет назад. Господи, я сорок раз говорила ей, чтобы она не ходила на эти встречи, а она никогда меня не слушала! Упертая, как осел.
Очень горячо, решил Никоненко. Бывший любовник и отец ребенка. Может, она его шантажировала? Чем-то угрожала?
— Об остальных одноклассниках вы ничего не знаете?
— Нет. Они меня не интересуют.
— Вы никогда не встречались ни с кем из них?
— Да нет же, говорю вам!.. Ну не так давно мы в ресторан пошли, вернее, я ее повела. Она с кем-то там поздоровалась и сказала, что это ее одноклассник. Я на него даже не посмотрела.
— Ладно. Там есть еще кофе?
— Есть, но он холодный.
— Наплевать, холодный еще лучше.
Пока он наливал себе кофе, Алина рассматривала его.
Он был высокий и худощавый. Длинные ноги, много мышц, короткие темные волосы. Изящная кофейная чашечка из лондонского сервиза выглядела в его руке как-то глупо. Джинсы и водолазка явно тай-ваньско-китайского производства. Курточка тоже так себе. Пистолет он, наверное, возит в машине. Под водолазкой — Алина обвела взглядом все доступное ей водолазочное пространство — никакого пистолета нет. И в джинсах — она опять посмотрела — тоже нет.
— Я вам нравлюсь? — спросил он, глядя в чашку. Наверное, заметил, как она пыталась проанализировать внутреннее содержание его джинсов.
— Нет, — ответила она с вызовом, — но вы меня интересуете.
— Я польщен, — сказал он.
Он не мог сказать “я польщен”, тот капитан Никоненко, который был ей так хорошо понятен и не слишком симпатичен. Она вдруг подумала, что вся его повадка недалекого сыщика — часть профессиональной игры, и играет он хорошо, виртуозно играет, и она верит, что он именно такой, каким хочет казаться, — простоватый, упрямый, настырный милицейский капитан.
— У нее плохие отношения с матерью?
Алина так увлеклась изучением капитана Никоненко, что даже не сразу поняла, о чем он ее спрашивает.
— У кого?
— У вашей подруги.
— У Мани? — переспросила она. — У Мани… вообще нет матери.
— Как нет? — Это опять был туповатый милиционер, а вовсе не тот, кто секунду назад сказал светским тоном “я польщен”. Этот милиционер таких слов не знал.
— Ну не в прямом смысле нет! Господи, что вы на меня так смотрите, я же пытаюсь вам объяснить! — Она сказала это именно милиционеру, а не тому, другому, — милиционер смотрел с простоватым любопытством. — У них…
— Плохие отношения? — услужливо подсказал капитан.
— Да нет у них никаких отношений, ни плохих, ни хороших!.. Нет и не было никогда. Это давняя история, и я ее толком не знаю. По-моему, Манин отец привез ее мамашу из какого-то стройотряда. Из-под Тамбова, что ли. Жила она там в каком-то селе, и все у нее было хорошо, и жених был, тракторист или кто… Потом с женихом они почему-то поссорились, а тут подвернулся Манин папаша и увез ее в столицу.
Алина поднялась из-за серо-черного стола, переступила через капитанские ноги, и потрясла кофейник. На дне болтался глоток кофейной гущи, а кофе не было.
— Вера, еще кофе сделайте, пожалуйста.
— Одну минуту, Алина Аркадьевна.
