Эвелин Энтони - Шаг до страсти
— Не понимаю, — сказала Джуди. — При чем тут политика? Это же твоя частная жизнь.
— А что, на Западе женитьба или развод не влияют на карьеру? Ну-ну, давай, видишь, ты сама-то ничего не знаешь о собственном обществе.
— Я говорю о твоем обществе, не о своем. Я думала, у вас развод получают так же просто, как делают аборт. По требованию.
— Это зависит от того, кто ты, — пояснил он. — Это не должно было бы влиять, но влияет. Не улыбайся, я тебе ничего не уступил. Моя жена — известная личность, из важной семьи. Если она разведется со мной, это отразится на моей карьере. Развод ей дадут, но моему начальству это не понравится. Вот о чем я думаю сейчас.
— Не знала, что ты такой честолюбивый, — сказала Джуди.
— Я хочу остаться в живых.
— Шутишь!
— Чуть-чуть, но не совсем. Почему ты не ешь, остынет.
— Федор, перестань говорить такое. Ты профессиональный военный на дипломатическом посту, разве развод может быть для тебя до такой степени опасен? Боже мой, ты же не на дочери Сталина женат!
— Ее отец был знаком с ним. Разве твой посольский не рассказал обо мне?
— Нет, — сказала Джуди. — Ни слова. Я звоню ему каждый раз, как мы встречаемся. Я же говорила тебе.
— Ведь я тебе нравлюсь, да?
— Да. Ты же знаешь, что нравишься.
— Очень?
— Довольно сильно. — Она стала чертить ножом узоры на клетчатой скатерти. — Надолго ты уезжаешь?
— Не знаю. Это зависит от того, сколько уйдет времени на то, чтобы убедить ее забрать заявление. Перестань резать скатерть и посмотри на меня. Когда я вернусь, мы увидимся?
— А вдруг ты и не захочешь, кто знает, вдруг ты снова влюбишься в жену, когда увидишь ее! Если ты не позвонишь, я все пойму. Мне все равно.
— Если тебе все равно, — громко рассмеялся он, — отчего же у тебя такой несчастный вид? Послушай меня, я не мальчик, спешащий домой к разбитой любви. Я отсутствовал три года, и только беспокойство за собственную шкуру заставляет меня возвращаться к ней. Она для меня ровно ничего не значит. Я желаю ей добра, всегда буду рад встрече, но как женщина... ничего! Все кончено! — Он стукнул кулаком по столу. — А что касается тебя, то у нас вообще еще ничего и не начиналось. Ты мне постоянно твердишь свое «нет». Ты что, тайный маоист?
— Как ты догадался? — Джуди невольно улыбнулась. — Я не начинаю дня, не прочитав его «Мысли».
— А я не смог бы начать день, если бы их прочитал, — сказал Свердлов. — Однообразный бред китайского мегаломаньяка. Ты знаешь, они разошлись тиражом, большим чем Библия?
— Ну и что это доказывает? — Джуди приходила в себя. Для нее было ударом услышать, что он намеревается ехать в Россию.
Он нагнулся и поцеловал ее в шею.
— Что-то китайцев слишком много.
— Федор, у тебя там действительно будут неприятности, правда? Или ты пошутил?
— Нет, — сказал он совершенно серьезно. — Вовсе не пошутил. Разве ты не понимаешь, что, с политической точки зрения, я могу попасть под подозрение, если не попробую помириться? Многие из верных учеников ее отца сейчас у власти. У нас все повернулось назад, а не вперед. Запад этого еще не понял.
— И ты все еще чувствуешь, как на Барбадосе, что больше не веришь в коммунистические идеалы?
— Я утратил интерес, — сказал Свердлов. Они пили кофе, и он высыпал себе в чашку чуть ли не треть сахарницы. — Можешь называть это верой. Было время, когда я верил, что наш образ жизни — это единственный разумный ответ на проблемы мира. Я никогда не был фанатиком вроде Елены. У меня всегда возникали вопросы. Но после Сталина перестали говорить об уничтожении половины мира ради распространения коммунизма. Стало больше свободы, больше умеренности. Я работал во имя этого, и я в это верил. И продолжаю верить. Но все изменилось. — Она взглянула ему в лицо: никогда Свердлов не был так серьезен и сосредоточен. — Все изменилось, и мы откатились на тридцать лет назад. Так что я — как большинство. Хочу выжить, если получится. Вот что я имел в виду, когда мы беседовали на острове. Никакой справедливости, никаких идеалов, только практичность и удовольствия, вроде того чтобы встречаться с тобой за ленчем. Возьми русскую сигарету.
— Почему же ты не выходишь из игры, если все так плохо? Почему ты просто не сойдешь с самолета где-нибудь в Европе и не исчезнешь?
— Потому что я русский и не хочу, чтобы меня высылали из моей страны. Буду продолжать работать, возможно, еще раз все переменится. Надеюсь, ты не собираешься уговаривать меня перебежать?
— Ты же знаешь, что нет. Ведь ты бы действительно изменил своему народу, если бы перебежал к нам. Я хотела сказать только то, что сказала. Исчезни. Просто сгинь. Но это глупо, просто невозможно.
— Нет, — согласился он, и на лице мелькнула кривая улыбка. — Мне было бы очень трудно спрятаться где-либо без посторонней помощи. Не остается ничего иного, как уплатить за ленч и отвезти тебя обратно в ООН, чтобы ты продолжала работать на гнилой западный капитализм. Я улетаю в пятницу. Надеюсь вернуться дней через десять, или меньше, если сумею уговорить жену. И тогда позвоню тебе.
Они ехали в его машине. Он остановился около входа в высокое здание черного стекла и обнял ее.
— Прощай, — сказал он и поцеловал ее. — Душенька.
В тот же день, попозже, Джуди остановила переводчика, проходившего мимо кабинета Нильсона. Она спросила, что значит это слово. Он ухмыльнулся в ответ:
— По-русски это значит «дорогая». С кем это вы судачили?
— Спасибо, — сказала она и закрыла дверь перед его носом. В этот день у нее уже не было сил позвонить Лодеру.
* * *Лодер был уже в посольстве, когда зазвонил телефон. Звонил старший шифровальщик, дежуривший ночью в посольстве:
— Я искал вас, сэр.
Лодер ходил в кино, а потом поужинал в китайском ресторане. Как всегда — в одиночестве.
— Ладно, в чем дело? Времени-то уже час ночи.
— Открытая телеграмма на ваше имя с пометкой «очень срочно». Прочитать вам или вы сойдете к нам?
— Вам удобно прочитать?
Сон как рукой сняло. Насколько знал Лодер, его телефон не прослушивался, но кто знает, все время изобретают что-нибудь новое. Боже упаси подозревать, но подключиться к его телефону хотели бы не только люди из Восточного блока, но и друзья из ЦРУ.
— Телеграмма личная. Читать?
— Давай, — велел Лодер. Карандаш с блокнотом лежали у него под боком, на столике с телефоном.
— Дафни больна. Пожалуйста, приезжай немедленно. Положение очень серьезное. Подписано Винни.
Лодер записал.
— Спасибо. Дайте ответную телеграмму, хорошо? «Вылетаю первым же самолетом. Вторник 27. Джек». О'кей, отправьте сегодня же. Срочно.