Клэр Бреттонс - С вечера до полудня
Он властно и крепко поцеловал ее, чувствуя, как она приникает к нему всем телом, ощущая прикосновение ее упругой груди. Ее ответный поцелуй был наполнен чувственностью, что еще сильнее возбуждало Гордона. Вожделение, говорил он сам себе, это всего лишь вожделение, ничего серьезного.
Прервав поцелуй, Габриела уткнулась носом ему в шею.
— Так ты передумал? Ты все-таки хочешь меня?
Руки его скользнули по ее талии и спустились ниже. Он крепко прижал ее к своим бедрам, чтобы она могла ощутить силу его желания. Задыхаясь, Габриела посмотрела ему в глаза.
Сердце Гордона замерло в груди — так много прочел он в ее взгляде. О Боже, слишком много! В ее глазах впервые за все время не было и тени недоверия.
Вдруг Габриела отстранилась от него и медленно опустилась обратно в кресло. Она снова забалансировала на грани реального и призрачного миров. Не сейчас, взмолилась она, пожалуйста, только не сейчас!
Но это чувство не проходило, оно становилось все сильнее. Габриела бросила на Гордона умоляющий взгляд, ей хотелось позвать его на помощь. Но она знала — он ничем ей не поможет, не остановит ее видений.
Она уставилась на чашку с кофе, стоявшую на столе. На поверхности коричневой жидкости образовалась воронка, утягивающая Габриелу за собой в неизвестные бездны. И там, на дне, она увидела парк. Лейси на качелях. И тот добродушный мужчина раскачивает ее. Но теперь там присутствовала еще какая-то женщина. Лица ее не было видно, и вся сцена словно наблюдалась ее глазами. Сердце Габриелы гулко заколотилось, дыхание стало частым и резким. Ее охватило сильнейшее чувство ненависти. Злое. Черное. Угрюмое. Но была ли эта ненависть направлена на Лейси? Или на мужчину, раскачивающего качели?
— Габи, — услышала она издалека голос Гордона, — думаю нам надо поговорить. Я должен кое-что рассказать тебе. Габи, Габи, что с тобой?
Она не обращала на него никакого внимания. Голос его становился все тише, а видение обозначалось все резче и отчетливей. Габриела так и не могла разобраться, кого же ненавидит эта женщина, но ненависть была неподдельной. И пылкой.
— Мне пора. Пойду поработаю. — Мужчина из видения прекратил толкать качели, вместе с Лейси подошел к длинному черному автомобилю и достал из багажника сиреневый велосипед.
— Я люблю тебя, папа. — Чмокнув его в щеку, Лейси подбежала к женщине и взяла ее за руку. Габриела ощутила тепло детских пальчиков, подрагивания руки, пока девочка махала вслед отцу.
Отец тоже помахал ей и улыбнулся. Его улыбка, такая нежная и любящая, в прошлый раз согрела сердце Габриелы. Но теперь, когда она видела все глазами этой женщины, она ее разозлила. Значит, женщина ненавидела отца девочки.
Вдруг Габриела увидела в руках незнакомки… засаленную веревку.
— А зачем она тебе? — спросила Лейси, подняв голову. В доверчивых глазах девочки застыло любопытство. Легкий ветерок играл ее золотисто-каштановыми локонами. Отец ее к этому времени уже исчез из поля зрения. Женщина резко схватила девочку за руки и начала обматывать запястья веревкой, затягивая ее все туже и туже.
Габриела изнемогала. Ей чудилось, будто она сама затягивает эту веревку, но она знала, что все уже произошло и она не в силах ничего изменить.
— Что ты делаешь? — захныкала девочка, пытаясь вырваться. — Что ты со мной делаешь?
Теперь Габриела превратилась в Лейси. В запястья ее больно врезалась веревка. Отчаянно закричав, она вскочила с кресла.
Гордон стоял у раковины, по локоть опустив руки в мыльную воду. Он обернулся на крик, и Габриела упала в его объятия.
— Это женщина! Она похитила девочку!
— Тсс, успокойся. — Гордон погладил ее по голове и плечам мокрыми руками. — Я тебя не понимаю.
— Я думала, что Лоренс похитил ее из торгового центра. — Габриела облизала губы. Сердце ее было готово выпрыгнуть из груди. — Но Лейси связала какая-то женщина и потом уже привела ее к Лоренсу. И она хорошо знает и девочку, и ее отца.
Лоб Гордона прорезала глубокая морщина. Он внимательно смотрел Габриеле в глаза. Локтями она прижималась к его талии, но запястья ее безжизненно свисали по сторонам.
— Габи, что у тебя с руками?
Она посмотрела на него с отчаянием. Голос ее дрожал от готовых пролиться слез.
— Веревки такие тугие…
Гордон сидел рядом с ней на переднем сиденье «шевроле». Габриела настояла на том, что им лучше взять ее машину — так будет менее подозрительно. И теперь он был вполне с ней согласен: действительно, раз взглянув на них, никто не удостаивал их вторым взглядом.
Лоренс был дома. Должно быть, сидел, развалясь и задрав ноги, в своем кресле-качалке, пристроив на необъятном животе банку с пивом и настроив телевизор на футбольный матч.
Габриела дремала. Кисти ее рук безвольно лежали на коленях. В этой позе она провела довольно долгое время.
Гордон поморщился. За этот день он несколько раз пытался подловить ее, но она ни разу не попалась в ловушку. Ее взгляд, когда она говорила ему про веревки, мог любого убедить в ее искренности. Ни в чьих глазах еще не доводилось ему видеть такого выворачивающего душу страха. У него просто сердце разрывалось.
И все же он не поддался. Ведь Эванс был абсолютно уверен в том, что Габриела мошенница. Он клялся, что если бы Шелтон не послушал эту лжетелепатку, то…
Ладно, что толку переживать трагедию вновь и вновь? Гордон до боли в пальцах сжал руль. Во рту появился горький привкус.
За те двенадцать лет, что они были партнерами, Эванс ни разу не ошибся. Если он говорил, что кто-то виновен, так оно и было. Все его подозрения всегда оправдывались. Разве не он схватил убийцу Рейнера? И не он спас Гордону жизнь, когда ей угрожала опасность в связи с делом о разводе Симменсов? Симменс хотел вернуть компрометирующие фотографии, которые его жена отдала Гордону на хранение. И ради этого шел даже на убийство. Разве не в плече Эванса засела тогда пуля, направленная в сердце Гордона?
Список этот можно было продолжать и продолжать. Вспомнилась вечеринка у Гарри Дэвиса. Тогда Эванс силком вытащил Гордона из машины Билла Джонсона. Гордон был зол как черт и даже подрался с Эвансом, но тот был сильнее. Если бы дело происходило через пару лет, когда Гордон уже поднакачал мускулы и научился драться, то, чем черт не шутит, может, он и одолел бы Эванса — и погиб. Ведь Эванс утверждал, что Билл слишком пьян, чтобы вести машину. И оказался прав.
С того дня, как умер Рейнер, Эванс сделался для Гордона больше чем другом. Он стал его главной опорой в жизни и даже, хотя был старше Гордона всего на шесть лет, вторым отцом. Он ни в чем не стеснял младшего друга, предоставляя ему полную свободу действий, но по первому же зову, не раздумывая, бросался на помощь.
