Клэр Бреттонс - С вечера до полудня
Не переводя дыхания, он постучал в дверь.
— Эй, Габи!
Из комнаты доносились какие-то сдавленные звуки.
Страх удесятерил его силы. Гордон так пнул дверь, что она с треском распахнулась, ударившись о стену.
Габриела стояла к нему спиной, согнувшись, и бормотала что-то себе под нос.
— Это я! — закричал он. — Это я!
— Боже, Гордон! Ты напугал меня до смерти! — Она повернулась, и только тут Гордон понял в чем дело.
Габриела запуталась в широком свитере. Высокий воротник полностью закрывал ей голову, и она делала отчаянные попытки освободиться. Свитер задрался, обнажая живот девушки и лишь слегка прикрывая грудь. У Гордона зачесались кончики пальцев от желания дотронуться до ее нежной кожи.
— Я тебя звал, но ты не отвечала! — растерянно пробормотал он.
— И поэтому ты вышиб дверь? Стыдись, Гор!
Все еще ворча, Габриела резко отвернулась, налетела на кровать, ушибла коленку и вскрикнула от неожиданности. Гордон все еще не мог оторвать глаз от полоски ее кожи между джинсами и свитером. Какая же она белая, нежная!
Его бросало то в жар, то в холод. Скрестив руки на груди, он прислонился к дверному косяку и прищурился. Габриела походила на черепаху, пытающуюся выбраться из панциря. Сейчас он особенно остро ощущал себя мужчиной из плоти и крови.
— Рискуя показаться глупым, могу я все же спросить, что стряслось?
— Воротник зацепился… За сережку.
Он улыбнулся.
— Вижу.
— Хотела бы я хоть что-то видеть. Помоги же мне!
Усмехаясь про себя, он подошел к ней. Она только что приняла душ — от нее пахло мылом и каким-то ароматным кремом. Он запустил пальцы под воротник свитера — не кожа, а теплый шелк! — и потянул его вверх.
— Ой! — Габи схватилась за шею.
— Прости. Мне жаль, что тебе больно.
— Мне тоже. Я чуть не задохнулась до смерти.
Он вздернул брови.
— Я бы вернул тебя к жизни.
— О, еще бы! Ничуть не сомневаюсь.
Взгляд Гордона привлекло что-то блестящее возле рукава свитера. Габриела прислонилась к нему спиной, он почувствовал жар ее тела, колени его ослабли.
— Подожди. Не шевелись. Сейчас я тебя освобожу.
Она замерла в том же положении. На лбу у Гордона выступил пот, руки дрожали. И почему вызволение из свитера зацепившейся сережки так на него действует? За всю жизнь он еще не испытывал подобного возбуждения, даже в постели с женщиной.
— Отлично. Отцепи только поскорей сережку!
Голос Габриелы звучал тоже не очень-то спокойно. Гордона это радовало.
— Немного терпения, мисс.
— Оно не входит в число моих добродетелей.
Это Гордон успел уже и сам заметить. Одной рукой выпутывая из свитера сережку, другой он для надежности обвил талию Габриелы и принялся автоматически поглаживать обнаженную кожу. Тягучее тепло потекло вверх по его руке и разлилось по всему телу, концентрируясь внизу живота.
— У меня рука слишком большая, — пожаловался он срывающимся голосом.
— Ты и сам не маленький. — Тело Габриелы трепетало под его ладонью. — Но и у тебя есть свои приятные стороны.
Желание все сильнее овладевало им. Трясущимися пальцами он кое-как выпутал из петель свитера блестящую серебряную звездочку.
— Получилось! — Он сам себе не верил.
— Слава Богу. А то я уж подумала, что остаток своих дней обречена ходить в этом оригинальном тюрбане. — Со вздохом облегчения Габриела одернула свитер, накрыв им руку Гордона. По-прежнему прижимаясь к нему, она запрокинула голову и ухитрилась заглянуть ему в глаза. — Ага, попался!
Подозревая, что так оно и есть, Гордон кивнул. Он протянул ей сережку, но она даже не заметила этого — столь напряженно смотрела ему в глаза. Она всегда была прелестна, а сейчас, только что из-под душа, — особенно. Еще влажные локоны в дивном беспорядке спадали ей на лицо и на плечи. Гордон не мог отвести от нее глаз.
— Ты и впрямь так думаешь? — Пальцы его скользнули по животу Габриелы и поднялись выше. Она затаила дыхание, лишь маленькая жилка пульсировала под его рукой в такт участившемуся биению ее сердца.
— Что и у тебя есть свои приятные стороны? — Она облизала губы. — Ну да, есть кое-что!
— И на том спасибо.
Он уже не мог сдерживаться, так ему хотелось поцеловать ее, такую мягкую, нежную, ароматную, такую сексуальную. От сияния бездонных васильковых глаз голова Гордона пошла кругом, мысли смешались, а голос совести превратился в еле слышный шепот, который теперь было совсем легко проигнорировать. Гордон понял, что выбора у него нет.
— Габи, — прошептал он, наклоняясь к ее лицу, — можно я тебя поцелую?
— Мы ведь уже пробовали. — Она отрицательно мотнула головой и опустила глаза, губы ее невольно приоткрылись. — У нас плохо выходит.
И хотя ответ ее был отрицательным, но ее трепещущие пальцы, неровное дыхание, все ее тело говорили «да».
— Мне хочется снова попытаться. — Он провел пальцем вдоль голубой жилки на ее шее, бережно коснулся щек, залитых нежным румянцем. — В офисе Мердока получилось очень даже недурно.
— Ну да… — растерянно признала она. — Но целоваться сейчас, здесь… Благоразумно ли это?
Значит, он ошибался. Габриела вовсе не чувствовала всего того, что, как ему казалось, он прочел в ее глазах. И она, несомненно, права. В сложившейся ситуации еще большая близость стала бы не просто глупостью — она стала бы безумием. Другое дело, что он желал этого поцелуя так, как ничего больше в жизни не желал. Но можно ли принуждать ее? Стиснув зубы, он разжал руки.
Прикусив губу, Габриела вскинула голову. В ее взгляде бушевало смятение.
— Гор?
Он был не в силах отвечать. Он и так уже сказал слишком много. Да что же она с ним творит! Как умудряется так воспламенять его чувства?
— Я не Мина Голдсмит, Гор, я не играю тобой.
Габриела вся дрожала. Ей было явно нелегко обнажать перед ним свою душу. Гордон восхитился тем, как храбро она преодолела свой страх, как решительно и благородно сделала шаг к откровенности.
На него снова накатила жаркая волна желания. Как он ни проклинал, как ни корил себя, но сейчас оно пересиливало даже стремление отомстить за гибель Эванса. И к желанию примешивалось чувство вины — такое острое, что он еле мог дышать. Ведь Габриела начала доверять ему, а он… лгал ей, лгал с самого начала, с первого момента их встречи.
Прильнув к Гордону, она обвила руками его талию, скользнула ладонями по спине.
— Я вовсе не всегда благоразумна, — прошептала она, приподнимаясь на цыпочки и ища его губы своими.
Колени Гордона сделались мягче ваты, руки судорожно сжались. Да, они уже целовались раньше, но либо разыгрывая перед кем-нибудь посторонним комедию, либо в момент сильнейшего эмоционального напряжения, как вчера вечером в квартире Габриелы. Сейчас же поцелуй принадлежал только им и зависел только от их желания… от ее желания.
