Ирина Арбенина - Плохая хорошая девочка
И тут Ростовский собрался с духом и протянул своему скептически настроенному начальству газету «Вечерняя Москва».
— Что это ты тут фломастером обвел? — удивилось начальство, отталкивая предусмотрительно газету.
Мудрый жизненный принцип «чем меньше знаешь, тем спокойней спишь» начальству был, видимо, хорошо известен.
— Это объявление, — отчеканил по-военному Юра. — Разрешите прочитать вслух?
— Ну попробуй, попробуй… — недоверчиво хмурясь, смилостивилось все-таки начальство.
— «Концерты Оскара Звездинского в Театре эстрады, назначенные на двадцать четвертое, двадцать пятое и двадцать шестое сего месяца, — бодро начал читать Юра, — отменяются. Возврат билетов в кассах театра. Берсеневская набережная, дом…»
— И что же? — перебило Юру начальство.
— Как? Разве это ни о чем не говорит?
— Ни о чем не говорит, Ростовский, ни о чем.
— Но как же?!
— А может быть, этот Звездинский просто заболел гриппом? Или, например, сильно запил?
— Может быть, — согласился Юра, уже вполне уяснивший позицию своего непосредственного начальства. — Так что же — выкинуть, значит, мне эту тетрадку?
— Выкинь, Юра, выкинь. И не захламляй свою молодую голову всякой ерундой. У нас и так дел хватает.
* * *Велика, однако, сила природы: сколько ни вытаптывай траву, а наступит весна — и снова она зазеленеет. Сколько ни промывают и ни отбивают молодому человеку мозги, а если они есть, то съест он батончик «Марса», и начинают эти мозги регенерировать, восстанавливаться и — что интересно! — работать.
Любопытное совпадение с отменой концертов шоумена Оскара Звездинского и гибелью означенного персонажа, описанной в таинственной тетрадке, не то чтобы не давало Юре покоя… Но словно бы в некотором роде подзуживало его естественное человеческое любопытство и любознательность. А что, в самом деле, может означать такое совпадение?
Возможно, что и ничего. Например, солист Юриной любимой группы — на все времена любимой! — однажды вдруг отказался выйти на сцену. Причем «без комментариев». И так больше никогда и не вышел. Хотя был на гребне успеха. Говорят, ему просто «все это надоело». Говорят, это бывает и в шоу-бизнесе. Без комментариев.
«Итак… — не на шутку задумался Юрочка. — Действительно ли художественный вымысел в этой тетрадке? В этом странном дневнике Эллы Фишкис? Правда ли, что это всего лишь «сочинительство», как намекало начальство?
Но ведь отменили же в Театре эстрады концерты знаменитого Оскара Звездинского? Реально отменили. Куда-то же этот Оскар подевался?
Может, попробовать разузнать?
Конечно, в дневнике Эллы Фишкис, если ему верить, ясно описано, «куда» этот Оскар, собственно говоря, «подевался».
Но уж больно это странная история…»
* * *Как бы то ни было, а, проявляя заботу о населении и «доброе отношение к народу», Юра персонально навестил еще раз престарелую пенсионерку Беленькую.
— Ну как, Ида Сергеевна, больше никто не воет? — заботливо поинтересовался Юра, когда ему любезно открыли дверь. Что случалось теперь в Москве с милиционерами все реже и реже. — Не беспокоит вас никто больше?
— Да больше вроде никто, — удивилась неожиданному визиту пожилая женщина.
— Ну вот и замечательно, что никто не беспокоит! — порадовался Юра.
— Куда уж лучше… — вздохнула Ида Сергеевна. — Теперь, главное, самой бы не завыть — с такой-то пенсией и прожиточным минимумом!
— Да, тяжело старикам, тяжело, — сочувственно покивал Ростовский. — А раньше вас, Ида Сергеевна, скажите, — ну до известного нам случая, — шестьдесят девятая квартира никогда не беспокоила?
— Да нет. Вроде прежде там все всегда было прилично. Все как у людей. Георгий Петрович Петухов хорошим соседом был.
— Ах, вот что: «был», значит. А Георгий Петрович — это хозяин шестьдесят девятой квартиры? Если не ошибаюсь?
— Ну да… Вы же, Юрочка, в курсе — чего ж спрашиваете?
— А вы, кстати, давно его видели?
— Кого?
— Георгия Петровича.
— Давно видела. Точней сказать, давно не видела. Да вы ж и об этом, Юрочка, знаете.
— И насколько давно вы его не видели? — гнул свое Ростовский.
— Ну, года полтора.
— А что так?
— Так нет же Георгия Петровича.
— А где же он? Не знаете, случайно?
— Так в деревню его перевезли. Воздухом дышать.
— Ах, вот что… И что же — он так с тех пор не пишет, не звонит, не приезжает?
— Да нет вроде…
— И кто же его так… перевез? Что ни слуху ни духу?
— Ну кто, кто… Известно кто! Племянник его Вася.
— Та-ак… Ну а племянника его, Васю, вы когда в последний раз видели?
— Племянника? Васю? Так уж с недели две или поменьше — точно не помню, — но тоже его не видала…
— Вот как?
— Вообще-то после того, как Георгия Петровича увезли, этот Васька его квартирой пользовался. Часто здесь бывал. Да вот теперь тоже куда-то запропастился!
— Значит, говорите, не приезжает Георгий Петрович Петухов? Не звонит? Может, все-таки пишет?
— Да нет же, говорю вам. Будет этот скупердяй Петухов на конверты тратиться — писать письма такой старой карге, как я!
— Ой-ой-ой! Как вы к себе строги, Ида Сергеевна! Слишком строги. Какая же вы карга?! Вы — женщина, можно сказать, в расцвете зрелых сил.
— Вот, может, только если товарищу Воробьеву Петухов весточки подает? — немного подтаяла от милицейского комплименты пенсионерка Беленькая.
— Воробьеву?
— Ну да… Это его знакомый. Он к Петухову раньше довольно-таки часто заходил.
— А вы не знаете, случайно, где этот старый знакомый Воробьев проживает, Ида Сергеевна?
— Представьте, знаю! — оживилась пенсионерка. — Он ведь мне, видите ли, Юрочка, одно народное средство поставляет. Просто чудодейственное, знаете ли! Что-то вроде бальзама Биттнера или «Московии». Знаете, как в рекламе: «Живу спокойно я — бальзам «Московия»!» Вот я и записала когда-то адрес товарища Воробьева. Это, знаете ли, совсем рядом.
* * *К счастью для Юры, «товарищ Воробьев», несмотря на то что был, очевидно, ровесником Петухова, оказался не старым маразматиком, с трудом выговаривающим слова, а старичком подтянутым и бодрым.
Из-под свитера у него выглядывал воротничок свежей сорочки — причем маркой, светлой. К тому же он был домовито и аккуратно подпоясан фартуком. Даже тапочки у господина Воробьева были новые… Словом, этакий, как понял Юра, «бодрячок до самой смерти» и неуемный хлопотун по хозяйству.
— Как мне вас величать-то? — поинтересовался Юра, вежливо представившись хозяину.
