Дмитрий Вересов - Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
«Революция номер раз», «Леди Мадонна», «Она уходит из дома»… Каждую новую тему он играл чуть более уверенно, четко, мастеровито, вводя все более сложные вариации. Во-первых, разыгрался, во-вторых, боковым зрением увидел, что в комнате кто-то появился и слушает его, внимательно и с интересом. Музицируя, Нил всегда остро ощущал энергетику аудитории, даже если эта аудитория состояла из одного человека, впитывал ее, и когда эта энергетика была позитивной, он заряжался и играл или пел намного лучше.
Закончив, он не встал, не обернулся, а так и замер на стуле, ожидая реакции слушателей.
— Я ж говорил — класс! — сказали за спиной, и тогда он повернул голову.
Их было трое. Подавший реплику был круглолиц, курнос и очкаст, и от него здорово несло пивом.
— Ты, Ларин, текстовик, и твое мэсто — в бюфете, — неприятно кривя рот, заметил второй, низкорослый, худой и отчего-то, при вполне прямой спине, производящий впечатление горбуна.
Судя по бороде и длиннющим волосам, перехваченным красной ленточкой, этот второй был либо освобожден от военной кафедры, где по утрам студентов, заподозренных в излишней длине волос, проверяли с линейкой и нещадно гнали в парикмахерскую, либо пятикурсник, либо вообще не студент.
Третий, крупный, широкоплечий, с сильно поредевшими волосами, большим носом и усами подковой, стоял чуть позади и авторитетно молчал.
— Сами же жаловались — клавишника нет, — с намеком на всхлип проговорил Ларин. — А тут вот он, готовый клавишник.
— А на синтезаторе? — брезгливо спросил квазигорбун, и Нил не сразу понял, что обращаются к нему, а когда понял, ответил неприязненно:
— Дадите синтезатор — смогу. Крупный парень рассмеялся и, подойдя поближе, похлопал Нила по плечу.
— Слышь, друг, мы тут сейчас репетировать будем. Если есть время, оставайся, попробуй. Хороший киборд нам действительно нужен.
— Пуш, да на фига нам этот детсад? Видно же, что не потянет, — по-прежнему кривя рот, проговорил волосатый.
— Я, конечно, не Джон Лорд, но и вы, надо полагать, не «Дип Пепл», — нахально ответил задетый за живое Нил.
Пуш рассмеялся еще громче.
— Мы не «Дип Пепл», это верно. А ты, должно быть, первокурсник.
— А что, запрещено?
— Ладно, не ершись. Просто иначе ты бы знал, кто мы такие.
— И кто же вы такие?
— Группа «Ниеншанц», а я — Константин Пушкарев, бас-гитара и художественный руководитель. Это чудо волосатое зовут Гера Гюгель, а который пьяненький — наш поэт Ванечка Ларин.
— Не такой уж и пьяненький, — возмутился Ларин. — Пару «жигулевского» всосал, так уже и пьяненький. Вы лучше послушайте, что я под это пиво выродил:
Тишина, промелькнувший образ.
Превратились в бумагу осенние розы.
И голые ветки — как зонтики сломанные…
Нил остался на репетицию и уже через две недели впервые выступил в составе «Ниеншанца» на дискотеке в факультетском общежитии.
Группа была и в самом деле не «Дип Пепл». Ударник сбивался с ритма в среднем раза три за номер, Пуш, хоть и руководитель и вообще парень неплохой, редуцировал басовые партии до минимума — разик бухнет в заданной тональности и отдыхает до следующего такта. Хваленый соло-гитарист Гюгель, возомнивший себя профессионалом, поскольку в свое время был вытолкан взашей из музыкального училища, норовил к месту и не к месту влезть со своими замороченными запилами, сбивая с толку всех остальных, и безбожно врал тексты. Так что клавишник Нил Баренцев, честно говоря, попавший в «Ниеншанц» лишь потому, что профком закупил для группы вполне пристойный немецкий синтезатор «Роботрон», который пылился без дела в клубном чулане, оказался в этой команде лицом не последним.
Группа, целиком состоявшая из студентов-филологов, находилась на содержании профкома и проходила как народная самодеятельность. Плановые факультетские мероприятия, включая и дискотеки в общежитии два раза в месяц, она обслуживала бесплатно, когда же ее приглашали на другие факультеты, приглашающий факультет оформлял на кого-нибудь из музыкантов материальную помощь.
Она делилась на всех, так что каждый получал рублей по восемь — по десять.
Играли они преимущественно вещи простые, но забойные, и каждое свое выступление начинали с легендарной «Шизгары», а заканчивали рок-н-роллом про голубые замшевые шузы. Было весело, а времени и сил отнимало куда меньше, чем мог бы подумать человек несведущий.
В третью пятницу своей работы в «Ниеншанце» Нил, как положено, притащился к половине седьмого в общежитие, но застал замок на дверях и объявление «Зал закрыт на санобработку до 01.11. Администрация». Поторчал в стеклянном вестибюле, выпил в буфете паршивого кофе и собрался уходить, как вдруг его окликнули. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это. Адреналин скакнул вверх, руки дрогнули.
— Линда! Я и не знал, что ты в общаге живешь.
— Представь себе. А ты к нам?
— К нам — это куда?
— Сегодня же пятница, очередной суперсэшн у Джона.
— Очередной что?
— Суперсэшн. Ну как в песне: «Собрались на суперсэшн у фирмового мэна».
Иными словами, заседание КПЛ.
— Коммунистической партии Лаоса? Кружка поэтов-лириков? Комитета пламенных лизоблюдов? Казанских педерастов-любителей?
Она хихикала после каждой его версии, а потом заявила:
— Все равно не догадаешься. Клуб «Пенни Лейн».
— Сборище битломанов, — сообразил он. — Ну и чем вы в своем клубе занимаетесь?
— Пойдем, увидишь. Студенческий при себе?
— Вход по студбилетам?
— Конечно… — Она увидела его ехидную улыбку, сначала ничего не поняла, потом тоже улыбнулась. — Не к Джону, конечно, а в общагу. На вахте сдать.
Видишь, вон там тетка сидит.
Сама Линда ничего предъявлять не стала, спокойно прошла мимо полной пожилой женщины в синем кителе, слегка кивнув ей, и остановилась возле лифта. На Нила женщина взглянула строго и требовательно. Он протянул свой студенческий. Она раскрыла его и принялась придирчиво изучать, сравнивая лицо на фотографии со стоящим в шаге от нее оригиналом.
— Фамилия? — сурово спросила женщина, положив студенческий рядом с толстым вахтенным журналом.
— Но там же написано. — Нил показал на билет.
— Мало ли что там написано! Фамилия?
— Баренцев.
— Имя-отчество?
— Нил Романович.
— Правильно… Номер?
— Какой номер? Билета? Я наизусть не помню…
— Номер комнаты, к кому идете, — пролаяла женщина, теряя терпение от такого непроходимого идиотизма.
— Триста сорок три, Кизяков Станислав, — громко подсказала Линда.
Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала что-то в журнале, а Нилов студенческий закинула в ящик стола, заложив полоской бумаги с числом «343».
