Светлана Демидова - Сердце из нежного льда
– Молодой человек, – потянул он его за рукав моднючей черной курточки с какой-то белой птицей на груди. – Можно вас на два слова…
– Чего тебе? – скривился пацан, очень неуважительно обратившись к пятидесятишестилетнему Щербаню на «ты». Николай отнес это к тому, что, должно быть, за неделю несколько провонял от своих мужиков.
– Имею очень интересные для вас фотографии, – Щербань игриво подмигнул парню.
– Да пошел ты, – еще презрительнее скривился Алкин кавалер и повернулся к дверям метро.
Николай резво забежал вперед него и сказал:
– Разве вы не интересуетесь Аллой Константиновной Белозеровой?
Парнишка аж рот открыл от неожиданности, а потом сам же потянул Щербаня к ограде Владимирского собора, довольно чувствительно прижал его к железякам и с угрозой в голосе спросил:
– Ну?!!!
– Сейчас-сейчас, – засуетился Николай и полез во внутренний карман своей слишком тощей для октября куртки, вынул для пробы одну фотографию и протянул ее мальчишке. – Вот… пожалуйста, Алла Константиновна, собственной персоной!
– Это Алла?! – изумился пацан.
– Именно что Алла, примерно восемнадцатилетней давности! В девушках еще! Прошу любить и жаловать! – Щербань решил, что здорово пошутил, позволил себе скупо улыбнуться и все так же игриво добавил: – У меня и другие есть, если вам понравилось!
Парень еще раз оглядел фотографию, а потом несколько непонятным Щербаню тоном спросил:
– Так это, значит, ты?
– Я! – на всякий случай обрадовался Николай. – Это снимал я, так что подтверждаю, что это именно Алла Константиновна Белозерова! Хотя… вы, наверно, и сами уже узнали… тело… – И он очень мерзко хихикнул.
– Так, значит, ты с ней это сделал, мразь! – пацан добавил еще пару выразительных непечатных выражений и еще сильнее прижал Щербаня к ограде собора. У Николая в груди даже что-то пискнуло, а парень еще и крикнул ему в самое ухо: – Убью! – и опять непечатно обозвал.
– Я ничего с ней не делал! Я только снимал! Честное слово! Я ее пальцем не тронул! – зачастил Щербань. – Ей и самой нравилось! Она и сама хотела! Вы ее сами спросите!
– Слышь, ты, гнида! – Парень смачно сплюнул на тротуар, чего Николай никак не ожидал от такого лощеного интеллигента в наглаженной курточке. – Для чего ты мне эти снимки совал? Что-то я никак не пойму!
– П-продать хотел…
– Продать?!!
– А что? Товар, между прочим, не хуже любого другого!
– Не понял. – Парень от удивления даже отпустил Щербаня, и тот смог наконец вздохнуть.
– Чего тут непонятного! – Николай поправил сбившуюся на сторону куртку. – Ты же не хочешь, чтобы фотографии твоей Алки повисли на стене ее дома или при входе в метро!
– Пожалуй, не хочу… – усмехнулся парень опять как-то очень непонятно: то ли огорченно, то ли угрожающе, а может, даже и весело.
– Ну… вот… ты заплатишь, а я… это… не буду, значит, их вешать… на метро… – Щербань внимательно следил за изменением лица Алкиного сопливого любовника, но не уследил за кулаком, который неожиданно въехал ему под челюсть. Челюсть жалко клацнула, и в глубине ее отвратительно хрястнул зуб.
– Если я еще раз увижу тебя у дома Аллы или где-нибудь тут… – парень обвел глазами территорию возле метро и собора, – то оторву тебе голову и еще кое-что, понял?!
Щербань, ища языком во рту хрястнувший зуб, мелко-мелко закивал. Парень резко оттолкнул его от себя и прошипел:
– Пошел вон!
– А это… как же фотография? – тонким, срывающимся голосом спросил Щербань. – Отдайте фотографию!
– Фотографию тебе, гаду! – Лицо парня исказилось страшной ненавистью к Николаю. – Вот тебе твоя фотография! – Он разорвал снимок в мелкие клочья и засунул Щербаню за пазуху. – Получи, скотина! И вали отсюда, пока я тебя ментам не сдал! – и он кивнул на двух стражей порядка, которые, помахивая дубинками, наблюдали за ними с большим интересом.
Это в планы Щербаня никак не входило, и он поспешил прочь от Алкиного парня в сторону Кузнецкого рынка. Потолкавшись между прилавками и даже умудрившись стянуть с овощного сочный красный перец, Николай с этой добычей опять направился в сторону Владимирского проспекта. Хоть что-то принесет мужикам к столу. Сопляк уже наверняка уехал на метро, а ему, Николаю, все равно идти больше некуда. На чердаке против Алкиного подъезда теперь его дом. А если этот мальчишка думает, что напугал его, то это зря. Во-первых, у него в запасе есть второй Алкин мужик, во-вторых – есть сама Алка. Можно, пожалуй, для интереса сегодня вечерком прилепить один портретик в полный рост прямо на дверь ее квартиры. У него на этот случай и скотч припасен, еще из Киева. Вот и посмотрим тогда, кто будет смеяться последним. Этому сопляку даже в голову не придет, что он, Николай, живет под самым носом у Алки. Правильно говорят, если хочешь что-нибудь спрятать, то положи на самом видном месте.
Алла вышла из квартиры и повернулась, чтобы закрыть дверь на ключ. На двери висела, криво прилепленная скотчем, та самая фотография. Башлачев – сволочь! Он опять возвращает ее в прошлое, о котором она никогда не хотела бы вспоминать. Он думает, что она будет стыдиться соседей или сослуживцев! Ничего подобного! Ей плевать, кто и в каком варианте ее увидит. Она, Алла, все о себе знает. Она абсолютно самодостаточна. Ее не интересуют чьи-то мнения и косые взгляды в спину. После того как получила заказное письмо из Киева, она несколько лет прожила в страхе. Ей казалось, что эти письма будут приходить вечно и все ее знакомые и друзья в конце концов узнают, кто она такая и чем занималась в отпуске. Теперь ей все равно, что о ней подумают, но возвращаться в прошлое она не хочет. Ее сотрясает мелкой дрожью, когда она вспоминает фотопавильон в Софии Киевской, этого фотографа, который заставил ее, совсем еще девчонку… Алла сорвала фотографию, сунула ее в сумочку и решительным шагом отправилась на работу.
– Слушай, Петр, что ты от меня хочешь? – спросила Алла, войдя в кабинет Башлачева.
– О чем вы, Алла Константиновна? – начальник отдела, на место которого совсем еще недавно она претендовала, вскинул на нее удивленные глаза.
– Зачем ты прилепил это мне на дверь? – Алла шлепнула на стол помятый снимок с обрывками скотча. – И вообще, я хочу наконец узнать, откуда у тебя мои фотографии!
– Откуда они у меня, я тебе, Аллочка, не скажу, – обворожительно улыбнулся Петр Николаевич. – Должен же быть у меня против тебя какой-то козырь! Я, милая моя, не забыл «куриную шею» и прочее…
– Мне, Петя, действительно не страшно, что кто-то увидит меня в неглиже, честное слово, но… понимаешь, с этими фотографиями связано отвратительнейшее событие в моей жизни, о котором я не хочу вспоминать. Я о нем уже почти забыла, и вдруг появились эти фотографии… Я как только вижу их, будто заново переживаю происшедшее много лет назад. И я… словом, я готова выкупить у тебя мои фотографии за любую цену.
