Татьяна Устинова - Запасной инстинкт
С детства она ненавидела быт – горы грязной посуды на столах и в раковине, почему-то ей всегда казалось, что никакой другой посуды, кроме грязной, у них вообще нет, и ее всерьез занимал этот вопрос – время от времени посуда все-таки моется, значит, когда-то она должна быть чистой! Горы белья в креслах, выстиранное и грязное вперемешку, грязное нужно стирать, а выстиранное гладить, и еще как-то отделить их друг от друга. Желтый суп из пакета, разболтанный в кастрюльке с черными оспинами отбитой эмали. Одинокий носок посреди коридора – Лера никогда не могла понять этот “носочный” парадокс: после первой же стирки из пары всегда оставался только один, и найти второй никогда не удавалось, а в одном ходить невозможно, хоть плачь!
Потом все неожиданно наладилось. Дядя, которого она, как и все взрослые “дамы” их странной семьи, называла всегда только по имени, без всякого “дяди”, стал давать им деньги – до этого у него не было денег, и нечего было им давать, а тут они наконец появились.
Появилась и домработница Маргарита Степановна, а вместе с ней горячий борщ, котлеты и носки – парами. Но Маргарита Степановна приходила всего два раза в неделю, и за время ее отсутствия Лера с мамой вполне успевали пожать все плоды ее скорбных и незаметных трудов и создать необозримое поле для новых. Маргарита Степановна уволилась, и появилась Надежда Васильевна. Потом она тоже уволилась, а дальше домработницы пошли так густо и часто, что Лера перестала запоминать их имена. Однако выводы Лера сделала – к приходу домработницы она старалась как-нибудь перемыть хоть часть посуды и оттащить грязное белье поближе к стиральной машине.
Ужас.
Сейчас встанет мать, потребует кофе, а Лере так нe хочется варить и для нее, разгребать еще одно место за столом, выстраивать из посуды пизанские башни, угрожающие вот-вот завалиться и засыпать всю кухню осколками. Надо быстро допивать и убираться вон.
В дверь позвонили, когда она уже почти допила и даже немного расслабилась, потому что опасность почти миновала – еще десять минут, и она до вечера исчезнет из этой проклятой квартиры, забудет обо всем, даже о похоронах, которые будут завтра, – ими занимался кто-то из конторы дядьки.
Звонок сейчас разбудит мать, которая сладко спит в своей девичьей постельке, и она выйдет, розовая, недовольная, сонная, в пижаме с фиалками и ромашками, и станет капризничать и требовать завтрак, и…
Лера бросилась в прихожую, но опоздала, потому что звонок снова просверлил тишину, будь он проклят!.. Голой ногой она что есть силы стукнулась об тол шкафа, охнула от боли, которая от пальцев стрельнула прямо в голову, да так, что слезы полились из глаз, чуть не упала, накинулась на замки и распахнула дверь, очень надеясь, что опередит наглеца, посмевшего звонить в ее дверь!
– Какого черта!..
– Доброе утро, Лера.
Тут она струхнула так сильно, что даже отступила на шаг, а по правде, попятилась, хотя Лера Грекова очень не любила пятиться.
В шестом классе ее побили какие-то девчонки из соседней школы-интерната. Их все боялись, потому что у них была банда. Об этой банде говорили вполголоса, с гордостью и некоторым уважением – все, даже учителя, по крайней мере, Лере так казалось. Они напали на Леру, когда она тащилась домой после очередного затяжного классного часа – никто не вел ее за руку и не выговаривал за тройку по математике! – темнело уже, и пусто было на улице. Они загнали Леру в какой-то лаз между двумя обшарпанными гаражами, и она все пятилась, все надеялась спастись, а потом пятиться стало некуда – сзади подпирал забор, щелястый и гадко воняющий мочой и кошками. И там они ее побили.
Когда она увидела того, на площадке, на миг ей стало страшно, как тогда – за спиной только неструганые доски, желтые и грязные, а впереди унижение, боль, беда, выбитые зубы и кровоточащая губа…
– Что тебе нужно?..
– Я звонил. Ты не берешь трубку.
– Что тебе нужно?!
– Поговорить с тобой. Ты что, прячешься от меня, в конце концов?!
– Я не прячусь.
– Тогда что случилось?
Лера смотрела на него, и ей казалось, что она ненавидит его так сильно, как только можно ненавидеть человека, – все врут про один шаг от любви! Какой там один шаг!
Вселенная, а не один шаг. Она сильно любила его – в другой вселенной.
– Мне некогда сейчас выяснять отношения. Мне надо… в институт.
– Лер, или ты сейчас же поговоришь со мной, или я устрою скандал. Хочешь?
Он был безмятежно спокоен – она отлично знала, что прячется там, за этим безмятежным спокойствием!
– Я не могу.
– А я могу.
– Позвони мне… вечером.
– Я звонил тебе вечером, днем и утром. Я больше звонить не буду.
За ее спиной в квартире произошло какое-то замедленное шевеление, словно удав прополз, и Лера вся покрылась холодным потом. Сейчас встанет мать. Сейчас она выйдет в прихожую в своей пижаме. Она увидит его и все поймет.
И тогда Лериной жизни придет конец – мать не станет ее защищать. Что ей за дело до Лериной беды, по сравнению с которой Федина смерть была просто незначительным эпизодом?!
– Лера.
– Да-да, – пробормотала она с отчаянием. – Хорошо. Сейчас. Подожди минутку.
Он кивнул, рассматривая ее, и ей тоже почудилась ненависть в его взгляде, холодная, оценивающая мужская ненависть.
Лера кинулась в квартиру, оставив открытой дверь, чтобы он не вздумал снова звонить или ломиться, на цыпочках прокралась мимо двери в спальню матери, за которой пока было тихо, схватила портфель и лихорадочно раскопала в кресле кучу белья. Носки попадались все разные, и она даже заскулила от отчаяния, когда опять попались не те. Прислушиваясь к тишине, Лера выхватила из кучи два более-менее похожих по цвету и, поочередно прыгая на одной ноге, кое-как их натянула.
– Лерочка, что там за шум?..
– Мама, я ухожу.
– Как?! Уже?
Шевеление за дверью стало более решительным, словно мать силой вытаскивала себя из постели. Впрочем, наверное, вытаскивала, знала, что, если встанет в одиночестве, все придется делать самой – кофе, тосты, доставать пакет с молоком…
Она ни за что не должна выйти раньше, чем за Лерой закроется дверь! Ни за что!
Лера сунула ноги в ботинки, сорвала с крючка ключи и почти швырнула портфель в сторону того, кто стоял на площадке с независимым и насмешливым лицом – ох, как она знала это лицо!..
Он подхватил портфель.
– Лерочка, где ты, девочка?
“Девочка”, черт побери!
Лера захлопнула дверь так, что дрогнули хлипкие подъездные стены, толкнула вперед того и скатилась на один пролет, трясясь истерической заячьей дрожью. Только бы мать не вышла, только бы не вышла!..
