Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине
Майор сказал: “За ней вроде следит кто-то. Проверить бы надо, Димыч”. Вот сиди тут теперь и проверяй, когда остальные все “в поле”…
Сергей Мерцалов – известное имя. Как-то весной он выступал в программе “Здоровье”. Дима программу “Здоровье”, конечно, никогда в жизни не смотрел, но она попалась ему на глаза, когда он неожиданно рано приехал с работы, а есть было еще нечего. Мама в спешке готовила специальный большой “пятничный” ужин, на который всегда приезжали брат с женой и племянницей, а Дима, изнывая от голода, ел морковку, которую ему сунула мама, и смотрел программу “Здоровье”.
Сергей Мерцалов говорил что-то об аортокоронарном шунтировании, о сердечном аспирине и о том, как важно вовремя провести операцию. Диме Мамаеву, двадцати пяти лет от роду, отслужившему в армии и имеющему черный пояс по карате, такие откровения были чужды и непонятны, как японский алфавит.
Как это сердце может болеть, подумал он тогда, когда я его даже не чувствую? Только когда… с Инкой, тогда чувствую. Тогда оно становится как будто больше и бухает, как гиря, которую незадачливый тяжеловес бросает и бросает об пол.
Через полгода Дима увидел Сергея Мерцалова в луже холодной дождевой воды, уткнувшегося перекошенным лицом в мертвую собаку…
Дима резко двинулся в кресле, зачем-то поправил зеркало заднего вида и включил радио. Динамики сразу же истошно завопили, что-то о вечеринке лучших друзей, где кто-то танцевал с чьей-то подругой, и почему-то это было плохо, исполнительница по этому поводу страдала.
Дима уменьшил громкость.
Нет, майор Ларионов, бесчувственный и почти бессловесный профессионал. Он вполне может курить и целовать щечку Оли Дружининой, когда рядом труп, И посвистывать, и думать о своем, и шутить с экспертом Семенычем. Дима Мамаев так не может. С тех пор как он увидел тело Сергея Мерцалова, он не может думать ни о чем другом. Он хочет найти и наказать его убийцу, подонка, которой сделал вдовой его жену и сиротами его детей. Пусть это звучит как угодно высокопарно, но Дима Мамаев пришел в уголовный розыск по призванию. Понятно вам? И он будет лезть из кожи вон, но найдет убийцу.
Ну, в крайнем случае, майор найдет…
В старенький “Форд”, оказавшийся при ближайшем рассмотрении “Опелем”, село лицо кавказской национальности. “Опель” заревел диким голосом, не облагороженным никаким глушителем, и стал выбираться из переулка в сторону улицы Чехова. “Жигули” остались на месте. Водитель в них мирно спал.
Неожиданно для себя Дима встревожился.
Чем черт не шутит, может, и впрямь, за аптекаршей-то следят? Например, этот мужик в “Жигулях”? Что он сидит тут уже полдня? Офисов, где бы он мог служить шофером, поблизости нет, и машина у него на офисную никак не похожа.
Дима включил зажигание и сдал назад. Пусть он и недолго работает, и не такой профессионал, как Ларионов, и трупы, увиденные днем, не дают ему заснуть ночью, но все же кое-какие понятия у него есть. Торчать целый день, как бельмо на глазу, в тихом переулке он не станет. Он сейчас объедет кружочек, да и вернется. Вон там, подальше, где только что закончилась какая-то стройка, он давно присмотрел себе местечко. Оттуда и аптека как на ладони, и те подозрительные “Жигули”.
Посмотрим, посмотрим…
* * *Дверь Андрею открыла пожилая женщина. Вчера Андрей ее здесь не видел.
Теща или мать, решил он, привычно доставая удостоверение.
– Проходите, – безучастно сказала женщина. В холле замаячил представительный мужчина, и женщина сказал ему равнодушно:
– Милиция. Теперь они долго будут делать вид, что работают. Нам, наверное, придется Иру увозить, они ее в гроб загонят своими вопросами. Займись им сам, я не желаю их видеть, бездельников.
В холле были завешаны все зеркала и остро пахло бедой.
– Мерцалов, Леонид Андреевич, – хмуро сказал мужчина, подходя к Андрею. – Что вам нужно?
– Мне нужно поговорить еще раз с Ириной Николаевной и с… вами, – ровно сказал Андрей. – Я звонил сегодня утром вам домой, но мне сказали, что вы здесь.
– С Ирой разговаривать нельзя, – отрезал Леонид Андреевич. – Она плоха. Со мной – говорите, только быстро. И покажите ваши… разрешающие документы.
Андрей снова вытащил удостоверение.
– Вы бы чем с нами разговаривать, порядок на улицах навели, – неприятно морщась, сказал Мерцалов-старший. – А теперь говори, не говори…
– Придется все-таки поговорить, – твердо сказал Андрей. – Где удобнее? Вчера мы разговаривали в кухне.
– Ну, пойдемте на кухню, – все также неприязненно проговорил Леонид Андреевич и пошел впереди Андрея в глубину квартиры, сторонясь, чтобы случайно его не коснуться. Как будто Андрей только что вывалился из тифозного барака.
У них горе, сказал себе Андрей. Горькое горе, горше которого быть не может.
В гостиной сидели какие-то люди, как по команде повернувшие головы, когда Андрей проходил мимо. Тяжеловесный мужчина в дорогом костюме что-то негромко и утешающе втолковывал домработнице в черном негнущемся платье.
Как быстро, подумал Андрей. Как все быстро. Вот они уже и траур надели…
Следы вчерашнего разгрома были полностью ликвидированы. Кухня вновь стала веселой и чистой. Андрея это удивило. Почему-то он был уверен, что застанет хаос и разрушения.
Женщина, открывшая ему дверь, пила на кухне веду из толстого стакана. Увидев Андрея, она резко отвернулась.
– Ну как? – спросил Леонид Андреевич.
– Все так же, Леня! – ответила женщина с сердитой досадой. У нее были красные глаза, и руки заметно дрожали. – Она всегда была слаба, а сейчас… что говорить…
– Моя жена, – спохватившись, сказал Леонид Андреевич. – Лидия Петровна Мерцалова. Сергей Мерцалов был нашим сыном. Ваня и Гриша – наши внуки. А в спальне лежит наша невестка, и мы не знаем, сохранит она рассудок или нет.
Женщина выронила стакан и, зажав рот рукой, почти выбежала из кухни. Стакан покатился по ковру, оставляя за собой узкую мокрую дорожку. Андрей нагнулся и тихонько поставил стакан на край барной стойки.
Глаза мужчины тоже налились слезами, и он вытер их, позабыв о том, что должен стесняться.
– Ну спрашивайте! – сказал он грубо. – Спрашивайте, что вам там нужно. И уходите, ради Христа…
Андрей работал на этой проклятой работе много лет. Он знал, что можно говорить и делать, а чего говорить и делать нельзя. Поэтому он не стал выражать сочувствие отцу Сергея Мерцалова. И слов о том, что он просто выполняет свой долг, он тоже говорить не стал. И не стал спрашивать разрешения закурить.
Он сел на то место, где вчера сидела Ирина Мерцалова, и вытащил сигарету. Пепельница стояла там же, где и вчера.
