Маргарет Этвуд - Телесные повреждения
Приносят зеленый чай и Ренни его разливает. Минога берет чашку, вертит ее в руках, вздыхает.
— Любить свою родную страну — это проклятье, друг мой, — произносит он. — Особенно такую, как эта. Гораздо проще жить в какой-нибудь чужой стране. Тогда нет искушения.
— Искушения? — удивляется Ренни.
— Что-то изменить, — поясняет он.
Ренни видит, что разговор сворачивается прямо в то русло, которое ей на самом деле нежелательно. Она старается придумать другую тему.
Дома для этого всегда наготове «погода», но здесь номер не пройдет, здесь нет погоды. Минога склоняется к ней через стол.
— Я буду с вами откровенен, друг мой, — говорит он. — Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
Ренни не удивляется. Что бы то ни было, она никуда не денется.
— Что же? — устало спрашивает она.
— Позвольте мне объяснить, — говорит Минога. — Это наши первые выборы после ухода англичан. Возможно, они будут и последними, поскольку лично я уверен, что британская парламентская система здесь не пройдет. Она работает в Великобритании, поскольку там есть традиции. Для них еще существуют невозможные вещи. Здесь нет ничего невозможно. — Он медлит, отхлебывает чай. — Я хочу, чтобы вы об этом написали.
Ренни ожидала чего угодно, только не этого. А почему бы и нет? Люди всегда наседают на нее со своими насущными проблемами. Она чувствует, что у нее глаза лезут на лоб. Ей надо бы сказать: «Отлично», «Прекрасная идея». Вместо этого она произносит:
— Боже мой, ну что я могу об этом написать?
— То, что видите, — говорит Минога, стараясь не замечать ее негодования. — Я прошу вас только смотреть. Мы назовем вас наблюдателем, как наши приятели из ООН. — Он издает смешок. — Смотрите раскрытыми глазами, и вы увидите всю правду. Вы же репортер, делать репортажи ваша обязанность.
Ренни плохо реагирует на слово «обязанность». Обязанность было словом с большой буквы в Грисвольде.
— Я репортер другого рода, — говорит она.
— Я понимаю, друг мой. Вы пишите путевые очерки, вы здесь случайно, к кому мы сейчас можем обратиться. Больше никого нет. Если бы вы были политической журналисткой, правительство не было бы в восторге от вашего визита. Они отсрочили бы вам визу или выслали бы вас. В любом случае мы слишком малы, чтобы привлечь чье-то внимание извне, а когда они заинтересуются, будет уже слишком поздно. Они всегда жаждут крови.
— Крови?
— Новостей, — поясняет Минога.
Официант приносит одно блюдо с маленькими кукурузными початками и другое — с зеленью и моллюсками. Ренни берет палочки для еды. Еще минуту назад она была голодна.
— У нас семьдесят процентов безработных, — продолжает Минога. — Шестьдесят процентов населения составляет молодежь до двадцати лет. Беда приходит, когда людям становится нечего терять. Эллис это знает. Он использует иностранные деньги, поступившие в помощь пострадавшим от урагана, чтобы подкупать людей. Ураган случился по воле Божьей, и Эллис тоже так считает. Он простирает руки к небесам и молится, чтобы там помогли ему уберечь свою задницу, и нате вам, деньги от милых канадцев. И это еще не все. Сейчас он применяет угрозы. Он говорит, что отнимет работу, а может быть, и сожжет дома тех, кто не будет за него голосовать.
— Он это делает открыто? — интересуется Ренни.
— По радио, друг мой, — говорит Минога. — Что касается людей, то многие боятся Эллиса, а остальные им восхищаются, не его поведением, как вы понимаете, а тем, что это ему сходит с рук. Они видят в этом силу и восхищаются местным боссом. Он тратит деньги на новые машины и тому подобное для себя и своих друзей, и толпа аплодируют. Они смотрят на меня и говорят: «Что ты можешь для нас сделать»? Если у тебя самого ничего нет, ты здесь никто. Старая история, друг мой. У нас сначала будет Папа, а затем революция или что-нибудь в этом роде. А потом американцы начнут удивляться, почему убивают людей. Надо сказать милым канадцам, чтобы они прекратили давать деньги этому человеку.
Ренни знает, что ей полагается быть в ярости. Она помнит ранние семидесятые, этот праведный гнев, который полагалось ощущать. Не ощущать его было очень немодно. Но сейчас она чувствует только, что ей навязываются. Праведный гнев отыграл свое.
— Что это даст, даже если я обо всем напишу? Я не смогу это здесь напечатать. Я никого не знаю.
Минога смеется.
— Не здесь, — говорит он. — Здесь есть только одна газета, и Эллис купил редактора. Все равно, мало кто умеет читать. Нет, вы должны опубликовать это там. Это поможет, к этому прислушиваются, они чувствительны к помощи из-за рубежа. Они будут знать, что за ними наблюдают, что кто-то знает, что они творят. Это прекратит эксцессы.
Ренни думает, что же такое эксцесс.
— Простите, — говорит она. Но я не могу представить, кто бы мог за это взяться. Нет даже сюжета, ничего не случилось. Вряд ли это представляет общественный интерес.
— Больше не существует таких мест, которые не представляли бы собой общественный интерес, — говорит Минога. — Милые канадцы этому до сих пор не научились. Кубинцы строят большой аэропорт в Гренаде. ЦРУ уже здесь, они хотят пресечь все это в корне, русские тоже. Для них это представляет общественный интерес.
Ренни с трудом сдерживает смех. Тему «ЦРУ» заездили до смерти, теперь это никто всерьез не принимает, не может быть, чтобы он говорил серьезно.
— Наверное их интересуют ваши природные ресурсы, — улыбается она.
Минога смотрит на нее через стол в упор, улыбаясь своей кривой улыбкой, уже не так приветливо и дружелюбно.
— Как вы знаете, кроме кучи песка, у нас мало что есть. Но взгляните на карту, друг мой, — он уже не просит, он наставляет. — К югу от Святого Антония лежит Святая Агата, к югу от Святой Агаты — Гренада, к югу от Гренады — Венесуэла со своей нефтью, третий по значимости импортер для Штатов. К северу от нас находится Куба. Мы звено в цепочке. Тот, кто нас контролирует, контролирует нефтяной транспорт в Соединенные Штаты. Суда из Гвианы на Кубу везут рис, с Кубы на Гренаду оружие. Это не игрушки.
Ренни откладывает палочки. Есть слишком жарко. Она себя чувствует так, как будто наткнулась на какую-то газету с лево-либеральным душком, с двухцветной обложкой, потому что на трехцветную денег не хватает. Она позволила разговору зайти слишком далеко, еще минута и ей уже не уйти.
— Это не моя тематика, — говорит она. — Я просто этим не занимаюсь. Я пишу об образе жизни.
— Образе жизни? — Минога озадачен.
— Ну, понимаете, что люди носят, что едят, куда ездят в отпуск, чем обставляют гостиные, — все такое поясняет Ренни со всей возможной легкостью.
