Гарольд Роббинс - Плоть и кровь
После этого вечер показался не таким тоскливым. Она еще никогда в жизни столько не смеялась. Все вокруг казались исключительно остроумными. Наконец, ей захотелось танцевать, но остальные продолжали увлеченно болтать.
Джордана встала и одна пошла на круг. Там она всецело отдалась музыке, радуясь тому, что на юге Франции никого не удивляет, если мужчина или женщина танцует без пары. Она зажмурила глаза, а когда открыла, увидела, что напротив самозабвенно танцует высокий красивый негр. Он поймал ее взгляд, но не проронил ни слова. Джордана уже видела его сегодня на пляже, а потом за стойкой в «Гавани». И за столом—недалеко от себя.
Он поразительно двигался: казалось, его гибкое, без единой косточки, тело перетекает под открытой до самого пояса рубашкой, завязанной узлом над черными джинсами, которые сидели на нем, как влитые. Джордана начала двигаться в такт.
Потом она заговорила:
— Вы американец?
— Откуда вы знаете? — с южным акцентом произнес он.
— Танцуете на американский манер: дергаясь вверх и вниз, а французы как бы ныряют.
Негр засмеялся.
— Никогда не обращал на это внимания.
— Так откуда вы?
— Из страны фейерверков. Штат Джорджия.
— Никогда там не бывала.
— И ничего не потеряли, — заверил он. — Здесь гораздо интереснее. Потом трудно возвращаться.
— Что, скучно?
— Скучно. Никогда ничего не происходит. Lem’appelle Gerard..[4]
Джордана удивилась его настоящему парижскому выговору.
— Вы превосходно владеете французским.
— Еще бы. Когда мне исполнилось восемь лет, меня отправили учиться во Францию. Я вернулся, когда убили моего отца. Тогда мне было шестнадцать, и я очень тяжело это перенес. Поскорее запасся хлебом и рванул обратно в Париж.
Джордана знала, что французские школы очень дороги. Очевидно, его родители были состоятельными людьми.
— Чем занимался ваш отец?
— Был сутенером. И вообще ко всякой бочке затычка. Его пырнули в темной аллее и повесили это на другого негра. Того быстренько вздернули, и все мигом успокоились.
— Извините.
Ее случайный партнер пожал плечами.
— Отец предупреждал, что рано или поздно этим кончится. Зато пожил в свое удовольствие и не имел претензий.
Музыка кончилась; оркестр сошел с эстрады, уступая место магнитофонным записям.
— С вами интересно разговаривать, — сказала Джордана, поворачиваясь, чтобы вернуться на свое место за столом. Негр положил ей руку на плечо.
— Не нужно туда ходить.
Джордана округлила глаза.
— Вы такая шикарная женщина, а там одни сопляки. Наверняка моментально загораетесь?
— Что у вас на уме?
— Я человек действия. Отец кое-чему научил меня. Завожусь с пол-оборота. Хотите, подожду вас на улице?
Джордана молчала.
— Я давно заметил, что с вами творится. Эта компания не для вас, — он обезоруживающе улыбнулся. — Когда-нибудь занимались любовью с негром?
— Нет, — ответила Джордана, и это было правдой.
— Стоит попробовать, — просто произнес он.
Джордана окинула взглядом компанию за столом. Жак по-прежнему оживленно болтал с англичанкой — может быть, даже не заметил ее ухода. Она повернулась к Джерарду.
— О’кей, но в моем распоряжении всего один час. Потом я должна буду вернуться домой.
— Часа вполне достаточно, — ответил он. — За это время я помогу вам совершить путешествие на Луну и обратно.
ГЛАВА II
Когда Джордана вышла из дискотеки, он ждал на противоположном тротуаре, с интересом наблюдая за тем, как последние уличные художники собирают на ночь свои монатки. Заслышав стук ее высоких каблуков, он обернулся.
— Возникли осложнения?
— Нет, никаких, — ответила Джордана, — Я сказала, что иду в туалет.
Негр ухмыльнулся.
— Как насчет прогуляться? Моя берлога вверх по улице, прямо за «Гориллой».
— Летать так летать, — пошутила она, стараясь попасть с ним в ногу.
Несмотря на позднее время, толпы зевак еще сновали взад и вперед. Люди развлекались, глазея друг на друга и на роскошные яхты, стоящие на приколе вдоль всей набережной. Для многих это было единственным доступным развлечением — после неимоверно высоких взносов за жилье и питание во время курортного сезона. Французам незнакомо чувство сострадания к туристам любой национальности, не исключая их собственной.
Миновав «Гориллу», откуда доносились запахи яичницы и печеных яблок, они завернули за угол и поднялись в гору по узенькой пешеходной дорожке между домами. Джерард остановился у подъезда старого дома с небольшой лавчонкой на первом этаже. Он отпер дверь допотопным железным ключом и нажал на выключатель.
— Нужно подняться на два этажа.
Джордана послушно последовала за ним по ветхой деревянной лестнице. Его квартира была на самом верху. Здесь Уже стоял замок современной конструкции. Негр придержал для Джорданы дверь.
Внутри было темно. За спиной Джорданы захлопнулась дверь, и сразу же щелкнул выключатель. Комната озарилась мягким красноватым светом от двух ламп: по одной на каждой стороне кровати. Она с любопытством огляделась.
Здесь была дешевая износившаяся мебель — практичные хозяева приберегают ее для своих летних квартирантов. В углу под раковиной красовалось биде на вращающейся подставке. Узенькая дверь, очевидно, вела в туалет. Не было ни ванны, ни душа, ни даже кухни — только наверху бюро, по соседству с зеркальным шкафом, виднелась плитка.
Он проследил за ее взглядом.
— Да, бедновато. И все-таки какое-никакое, а жилье.
Джордана засмеялась.
— Я видела и похуже. Вам еще повезло, что туалет не на лестнице.
Джерард подошел к бюро и, выдвинув ящик, достал сигарету и протянул ей. Приторный запах марихуаны ударил ей в ноздри.
— К сожалению, у меня нет выпивки.
— Пустяки, — улыбнулась она. — Отличная травка!
— Один приятель привез, прямо из Стамбула. И самого настоящего кокаина. Когда-нибудь пробовали?
— Случалось, — она вернула ему сигарету и несколько секунд наблюдала за тем, как он курит. Потом поставила на пол свою пляжную сумку и приблизилась к Джерарду. В голове у нее шумело; промежность увлажнилась. Это и впрямь была чудесная травка — раз одна затяжка действовала подобным образом. Джордана взялась за узел у него на рубашке.
— Мы собираемся трепаться или трахаться? В моем распоряжении всего один час.
Негр аккуратно поместил сигарету в пепельницу и неожиданно резким движением сдернул с ее плеч просвечивающую блузку, обнажив груди. Он взвесил их на ладонях и крепко стиснул пальцами соски.
