Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена

Неопрятная клокастая борода, хищный нос горбом, как у Ивана Грозного, на затылке плешь, на руках густая поросль волос. Я впечатлительно представила эти жилистые руки у себя на шее и отошла подальше.

Дело было к вечеру и от него за километр несло сивухой — скорее всего, каким-нибудь дорогим виски или элитным бурбоном, но мне все эти напитки воняли одинаково — не лучшего качества самогоном.

Он не скрывал, что пьян, не скрывал, что зол и что я ему как кость в горле — тоже.

Он даже святошей не прикидывался — явился во всём своём скотском обличии.

Задрав рясу, поссал с моего крыльца и, дёрнув замок на ширинке, вошёл в дом.

Тогда я не подумала, что, наверное, для себя он всё решил, поэтому не боялся меня ни в каком виде, ни как свидетеля, ни как противника, ни как препятствие. Он убивал, грабил, насиловал, он давно потерял человеческий облик, что с каждым грехом цеплять на себя было всё труднее, и передо мной явился во всей красе, таким как есть. Грязным, грубым, жестоким.

— Это документы на землю, — швырнул он на стол папку. — Мне всё равно, когда ты их подпишешь. Сейчас или потом, когда перестанешь дрожать от страха, — усмехнулся он, глядя, как я сцепила перед собой руки. Я сцепила их инстинктивно, чтобы скрыть живот. В широкой одежде он ещё не сильно бросался в глаза, но пусть думает что хочет. — К концу недели, чтобы они лежали у меня на столе.

— А то что? — усмехнулась я.

Он улыбнулся блестящими, как новый унитаз, винирами. Честно говоря, жёлтые гнилые зубы, что наверняка были у него после тюрьмы, шли бы ему куда больше, но увы, стоматология шагнула так далеко вперёд, что позволяла и таким гнидам, как он, сверкать идеальной улыбкой.

— А то будет плохо, — ответил он.

— Кому? Вам?

Он позволял себе честность, я — отчаянную храбрость.

— Нет, детка. Мне как раз будет хорошо, а вот тебя для начала выдерут как тюремную шлюху.

— М-м-м… звучит скучно, — скривилась я. — Банальненько. Устаревше. Для начала? Что же будет на потом?

Он криво усмехнулся, прекрасно понимая, что я просто храбрюсь. И как бы ни старался его стоматолог, вижу сквозь фарфор его изъеденные гнилью зубы.

— Поверь, это будет очень… небанально. И тебе очень… не понравится. Но я очень… надеюсь, что убедительно. Ссать кровью с порванной жопой и внутренностями, или закорючка подписи в документах — выбор очевиден. Иначе мне придётся повторить, — он смерил меня взглядом. — Глупая ты сучка, мне ничего не стоит подделать твою подпись, а тебя скормить рыбам и забыть, но я, видишь, по доброте душевной ещё с тобой нянчусь. Ещё предлагаю варианты, ещё надеюсь на твоё благоразумие. Я бы ещё понимал, если бы тебе была нужна эта земля, но ты и знать про её не знала, так какого лешего упрямишься?

— Да срать я хотела на эту землю, — усмехнулась я. — И мне глубоко плевать, что с ней будет и кому она достанется, но… лично вы её не получите. Никогда.

Он засмеялся. Глухо, как филин. Заухал, заквохтал.

— А я, что? Рожей не вышел? Не нравлюсь тебе? — дыхнул он мне в лицо.

А он ведь не так уж и стар, невольно подумала я. Сутулый, худой, наверное, больной туберкулёзом или какой-нибудь другой тюремной заразой: он бежал, когда ему не было и тридцати, плюс здесь он двенадцать лет. И пусть его жизнь — дрянь, а сам он дерьмо, но не дурак.

— Не нравишься, — ответила я.

— Так может, просто надо познакомиться поближе? — усмехнулся он. — К концу недели, — оглянулся он у входа и кивнул своим головорезам.

Хлопнули двери машины. Взревел мотор.

Я машинально посмотрела на календарь.

Октябрь радовал тёплой погодой.

Моей беременности шёл пятый месяц.

Кирсанов, чёрт тебя побери, возвращайся уже.

Хоть на денёк, хоть на час.

Скажи, что мне делать?

Скажи, как поступить?

Тебе правда нужна эта земля?

Если я её отдам, ничего ведь страшного не случится?

Я металась по комнате, не зная, как поступить.

Не зная, кто, кроме него, мне может ответить на эти вопросы.

— Кать, — в итоге набрала я вдову его отца. — Надо встретиться.

Я сама выбрала кафе, и она приехала в тот же вечер.

Глава 46

— Я думала, они оставили тебя в покое, — удивилась я, увидев, что её привезла Костлявая.

— Кто? — удивилась она.

— Эта женщина, вооружённая охрана.

— Разве я не сказала, что она помогала моему мужу? — всё так же была Катерина в чёрном, но меньше всего элегантный брючный костюм походил на траурную одежду.

— Сказала, но это что-то должно было объяснить? — спросила я.

Спросила и тут же подумала: а с чего я, действительно, решила, что Костлявая как-то со всем этим связана? С чего решила, что играет за другую команду?

Спросила и сама себе ответила: может, потому, что выглядела она как надсмотрщица? А Кису убили, хоть человеком он был и непростым, а она работала на него.

— Это я пригласила её в свой дом, — ответила Катя. — Она помогает мне с делами.

— А охрана?

— Её тоже наняла я. Она меня охраняет.

— Я… я поняла совсем не так, — потрясла я головой.

И, честно говоря, уже не удивилась бы, если сейчас окажется, что и суд Катерина затеяла сама.

Если смотреть с этой стороны, которая мне и в голову не приходила, то бессмысленность суда можно было объяснить и другими причинами, не только тем, что так надо третьим лицам.

И это Епископа или любого другого мужика можно было отвлечь свободной одеждой. Я один раз сходила в туалет, и Катя тут же спросила:

— Ты что беременна?

— Я надеялась, ещё незаметно, — улыбнулась я.

— Ну, живот может быть и незаметно, но походка, — она тоже улыбнулась.

— Беременна, — кивнула я.

— И сколько уже? — тут же спросила она. А когда я назвала количество недель, что поставила врач, посчитала в обратную сторону и вытаращила глаза. — Май? Ты что, беременна от Кирсанова?

— Нет, конечно, — искренне изобразила я возмущение. Чёрт! Неужели это настолько предсказуемо? — У меня есть парень.

— Правда? Ты ничего не говорила, — наклонилась она доверительно, словно была моей лучшей подругой. — А как его зовут?

— Вадим.

— А кем он работает?

— Ты его знаешь. Это мой адвокат, — немного даже растерялась я, насколько быстро она соображала и цепко схватывала полученную информацию.

Ни блуждающего взгляда, ни отсутствующего выражения лица. Девушка, что сегодня сидела передо мной, легко могла затеять судебный процесс только ради того, чтобы заставить Андрея Кирсанова прилетать на его заседания. Только ради того, чтобы его видеть. И чем дольше будет длиться суд, чем чаще Кирсанову придётся прилетать, тем лучше.

— Вот как? — округлила она глаза. — Вот этот, — показала руками, что он высокий и широкоплечий. Но если учесть, что у меня был единственный адвокат, это было излишне.

Мы заказали по салату. Она взяла бокал мартини, я, естественно, не пила.

— Я не нашла твоё письмо, — на всякий случай сказала я, — хотя ещё раз всё обыскала.

Она кивнула:

— А о чём хотела поговорить?

— Скажи, Андрею правда нужна эта земля? — выдохнула я.

— К тебе приходил епископ, — догадалась она.

— Сама понимаешь, я не в том положении, чтобы с ним торговаться, и в принципе, мне глубоко всё равно, что станет с этой землёй, но если она важна Андрею…

Она улыбнулась. Погоняла шпажкой оливку в бокале.

— На что ещё ты готова ради него?

Я хотела задать ей тот же вопрос.

Как бы я ни пучила глаза, внутренним бабьим чутьём она безошибочно угадывала, что всё не так, как я пытаюсь выдать. Или просто ставила себя на моё место?

В душе я уже громко и не сомневаясь ответила: «На что угодно», но вопрос был слишком коварный, чтобы ответить на него вслух.

— А на что бы ради него пошла ты? — спросила я.

— О, на что угодно. На подлог, на воровство, на убийство. Ради него я бы задушила собственными руками, но… Андрею Кирсанову от меня ничего не надо. Ты даже не представляешь, как я мечтала, чтобы та наша ночь закончилась беременностью. Я бы душу дьяволу продала, — она покачала головой и подняла на меня глаза. — Но ты ведь не я.