Татьяна Устинова - Мой генерал
— Зачем?
— Затем.
Сердце все кувыркалось. Никто и никогда с ней такие разговаривал. Она профессор, «состоявшийся человек», умница, хоть и не красавица, мама учила ее «правильно ориентировать себя в жизни», и Марина послушно «ориентировала» — в плеере у нее всегда стояла кассета Вивальди и никогда группы «На-На», а в сумке лежал Ричард Бах, а не какая-то там «история с убийством»!
В ее жизненной орбите нет и не было человека, который на вопрос: «Зачем?» мог ответить: «Затем».
Выходит, появился?
Выходит, это и есть полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах?
— Кофе? — ненатуральным голосом спросила Марина.
— Зачем ты меня искала?
Он бросил ей спасательный круг, за который она немедленно уцепилась.
— Мне нужно тебе рассказать. Вероника… ты знаешь, она плакала и говорила, что ее смерть будет на его совести, а потом еще Вадим и эта его Галка говорили, что это точно она, и она теперь все расскажет, и я испугалась, вдруг он понял, что я все слышала, а я…
— Стоп, — приказал Федор Тучков несколько жестче, чем следовало бы. Профессорша послушно замолчала на полуслове.
Он неприязненно смотрел в сторону, изучал пейзажик на белой стене, и вид у него был такой, как будто пейзажик до крайности ему не нравится.
«Она не виновата, что ты решил было, что она взялась тебя искать просто потому, что ей… захотелось тебя увидеть. Вот до чего ты дошел — в твоем-то почтенном возрасте!»
* * *— Давай еще раз. Чья смерть, на чьей совести, кто плакал, кто понял и кто слышал. Хочешь?
И достал из кармана леденец «Взлетный», подумал немного и предложил ей. Марина посмотрела и отказалась. Тучков Четвертый сунул леденец за щеку, откинулся на спинку кресла и вытянул ноги в колониальных бриджах.
…А может, он и не капитан вовсе? Может, нет и не будет никаких выцветших и потертых джинсов?
— Вероника плакала на балконе. Я курила и все слышала. Она кричала, что сама во всем разберется, что не даст никому вмешиваться в свою жизнь. Что никто не смеет давать ей советов. Что никому не сделала ничего плохого, что ей не нужна благотворительность. Еще она сказала, что дед над ней издевается.
— Она так и сказала — дед? — перебил ее Тучков Четвертый. Слушал он очень внимательно.
— Нет. Просто прокричала: «Не смей надо мной издеваться», или что-то в этом роде. — От сочувствия к бедной запутавшейся Веронике у Марины даже слезы выступили на глазах. Она всегда жалела бедолаг-студентов и, хотя слыла «строгой, но справедливой», частенько делала им всякие поблажки — то мелкие, то крупные, в зависимости от степени бедственности положения.
— А ты точно слышала, с кем именно она разговаривала?
— Ну с кем она могла еще разговаривать! С дедом, конечно.
— Почему — конечно? Она могла с кем угодно разговаривать. В котором часу это было?
Марина подумала.
— Наверное, сразу после двенадцати. Я пришла с процедур и курила на балконе.
— До пяти минут первого мы с дедом играли в бильярд. Но это ничего не означает. Отсюда до бильярдной две минуты ходу.
— Ну и что?
— Дед мог проститься со мной и пойти скандалить с внучкой. А мог остаться на лавочке перед корпусом. Или пойти гулять. Или плавать. Ты же не видела, что это именно он, и не слышала его голоса, правильно?
— Ну… почти не слышала, но это он, Федор!
— Почему? Из чего это следует?
Это на самом деле ни из чего не следовало. Марина осеклась. Он был прав.
— Да, — согласился Федор Тучков, хотя она молчала, — вот именно. К ней в номер мог прийти кто угодно, как я сейчас пришел к тебе. Хоть Геннадий Иванович. Голос был мужской?
На этот вопрос Марина могла ответить совершенно точно:
— Да.
— Значит, еще Вадик, Сережа и сын Павлик. Правильно?
Марина посмотрела на него, такого вальяжного, такого… развалившегося в кресле.
— И еще вы, Федор. То есть ты.
— Молодец, — непонятно похвалил ее Федор. — Все правильно. Но не я. У меня есть алиби.
— Какое алиби?
— Классическое. Я сыграл еще одну партию после того, как Генрих Янович ушел. С охранником Колей. Он от безделья совсем изнемог, ну, мы и гоняли шары еще с полчаса. Ты можешь у него спросить, он все время смотрел на часы, боялся, что придет проверяющий. Я вышел из бильярдной в половине первого и поднялся… к нам в холл.
К нам. Оказывается, у «них» есть свой холл.
— Вадик тоже не мог. Через две минуты после этого я его встретила в парке. Он шел с Галкой. Он не мог туда внезапно прибежать.
— Почему?
— Потому что было видно, что они гуляют уже… давно. Понимаешь?
— Понимаю, — согласился Федор. — Значит, Геннадий Иванович, Сережа и Павлик.
— В санатории еще триста человек.
— А может быть, пятьсот.
— Вот именно. Она могла разговаривать…
— Не могла, — перебил Федор Тучков. — Я тебе уже говорил. Ей кажется, что она попала в дом престарелых. Дети четырнадцати и пятнадцати лет ее интересовать не могут. Никакой… молодежи здесь нет. Она разговаривает только с нами и то потому, что мы ее забавляем. Кстати, надо бы выяснить, зачем она вообще сюда приехала.
— Как зачем?! Отдыхать!
— Девушки ее возраста и общественного положения, — назидательно сказал Федор Тучков, — отдыхают в Турции, в клубе «Four Seasons» и там, не приходя в сознание, катаются на водных лыжах и летают на парашютах.
— Что такое клуб «Four Seasons»?
— Это такое специальное место. Питомник для райских цветов.
Марина немного подумала. Упоминание о райских цветах, из которого следовало сделать вывод, что сама Марина на такой цветок никак не тянет ее задело.
— Как это выяснить?
— Что именно?
— Ну, зачем она приехала?
Федор Тучков Четвертый посмотрел на нее внимательно.
Она вступила на территорию, на которую он старательно и незаметно ее заманивал, на которой только она и могла быть ему полезна. Теперь следовало не торопиться, чтобы не спугнуть ее и заставить действовать в своих интересах.
— Ты можешь попробовать с ней поговорить, — сказал он осторожно. — Между вами, девочками. Вероника — натура импульсивная. Может, она тебе и расскажет… что-то интересное.
— Я попробую, — тут же согласилась Марина.
Его взяла досада — на себя.
Вот как. И не пришлось ничего выдумывать. Она так увлеклась своим «детективом», что, сама того не зная, готова ему служить. Один раз уже послужила — нашла ремень. Вряд ли она понимала, какую важную улику обнаружила, но он-то точно знал, насколько она важна!
Марина походила по комнате и присела на край дивана, довольно далеко от него.
