Павел Шорников - Брачный аферист
— Велосипед — национальный вид транспорта, — пояснил Николай.
Так, наверное, и было. Все для них, для велосипедистов. И специальные дорожки, и места для парковок под присмотром полицейских.
— Потому что основной вид преступления в Дании — угон велосипедов, — пояснил Гладышев.
Выходило, что если по городу идет человек на своих двоих, то это на девяносто процентов иностранец — турист. Ими — туристами — и была запружена вся главная пешеходная улица Копенгагена.
Больше всего на Стройет Светлану заинтересовали магазины. Просто хотелось сравнить. Сначала они зашли в «Дэллс», где Гладышев, не возразив ни слова, купил ей чудной расцветки тонкий свитерок. Поняв, что психолог способен на большее, из магазина «Иллюм» она вынесла дорогущий, приглянувшийся ей купальник (две тряпочки, а такие бешеные деньги!). Из «Дю Норд» она выходила с пакетом, в котором лежала сумочка, хорошо сочетающаяся с вечерним платьем, что висело сейчас в их гостиничном номере, в дубовом шкафу.
Потом был антикварный магазин, где Николай расплатился за пепельницу, украшенную фигуркой Русалочки. Дальше — букинистический, где остались деньги за роскошный альбом с видами Копенгагена.
Когда Света предложила заглянуть в ювелирный магазин, нервы Николая сдали.
— Ну, на цепь хватит, — сказал он. — Но учти! С этой минуты ни пить, ни есть, ни в туалет сходить.
И ни словом не обмолвился о кольце с бриллиантом, ставшем трофеем трубочиста, которое принял за настоящее. Такая готовность к жертве тронула. Светлана позволила себе еще только парочку сувениров. И среди них, конечно, опять Русалочка, изображение которой было повсюду.
— Может, пора завязать с магазинами? У нас еще куча музеев, — напомнил Гладышев. — Дворец Шарлоттенборг, дворец Росенборг, дворцовый комплекс Амалиенборг…
— А Русалочка?
— Русалочка, прости Господи, чуть не забыл.
Поход по музеям они решили отложить на завтра. Но ни в какие музеи так и не попали. Судьба распорядилась их временем совсем по-иному.
13
В этот первый день они успели побывать еще в нескольких местах. На Ратушной площади, распугивая мирно пасущихся голубей, Светлана и Николай последовательно сфотографировались на фоне самой Ратуши (так, чтобы в кадр попал памятник Андерсену), на фоне муниципалитета, затем Международного коммерческого центра и, наконец, колонны, увенчанной позеленевшими от времени фигурами с необычно длинными и изогнутыми трубами в руках.
— Пушкин наверняка знал про этих трубачей, — задрав голову, сказал Гладышев. — По легенде, эти типы должны затрубить, если кто-то захочет напасть на город. Чем не «Золотой петушок»?
Побывали они и на смотровой площадке Круглой башни, куда вела не привычная лестница, а вымощенный булыжником, довольно широкий спиральный коридор. Отсюда Копенгаген предстал во всей своей красе. Гладышев сделал панораму — двух десятков кадров как не бывало. Начал он с залива Эрисунн, через который приветы Дании посылала Швеция, им же — заливом — и закончил.
— Увеличу до размеров обоев и оклею у себя спальню, — сказал Николай. — В память о наших странствиях.
До Русалочки они так и не добрались. Застряли в русском ресторане «Александр Невский». Это была плохая идея — идти в русский ресторан. Он оказался наполовину заполнен россиянами. Хорошо еще ни Гладышев, ни Светлана не встретили здесь никого из знакомых. Тогда бы их вообще не выпустили. А так ближе к вечеру они смогли вырваться из рук новых знакомых, клятвенно пообещав, что заедут в гости сначала в Казань и далее: Тюмень, Томск, Енисейск, Якутск, Хабаровск… И, само собой, в село под названием Голопузино, аж на сорок изб, затерявшееся где-то за Уральским хребтом.
Остаток вечера они провели в казино гостиницы. Гладышев не играл. А вот Светлана вдруг получила стопроцентное подтверждение, что азарт — это ее родная стихия. Она засела за рулетку и проиграла все! Осталось только на такси до аэропорта плюс триста крон — стоимость обеда в «Александре Невском» на двоих.
— В общем-то, какая разница, оставили бы мы их в антикварном магазине или оставим здесь… — философски заметил Николай, отдавая ей последние свободные деньги.
— Какого числа ты родился?
— Седьмого… Удачи тебе.
А ведь он просто должен, просто обязан был послать ее к черту, не делать широкого жеста, зажать последние деньги! Но он пожелал ей удачи. В этот момент что-то сдвинулось в мире, что-то произошло. Она с удивлением посмотрела на Николая, и этот взгляд сказал ему очень и очень многое. Он не смог выдержать его — опустил глаза.
Светлана поставила все фишки на семь — и выиграла. Потом была вставка на размер обуви Гладышева — выигрыш! На цвет его глаз — черный — выигрыш!.. Она отыгралась и оказалась даже в плюсе, покрыв все расходы, на которые заставила пойти сегодня Николая. Вокруг собралась толпа, на разных языках подзадоривавшая Свету. И даже крупье сделал в игре сверхзатяжную паузу, ожидая ее ставку.
— Остановись! — твердо проронил Гладышев.
Ей очень хотелось поставить еще, самый последний разочек, но неожиданно для себя она подчинилась.
В номер (уже за полночь) она вернулась такая счастливая, словно всем своим видом хотела опровергнуть поговорку: не в деньгах счастье. Николай — этот джентльмен до мозга костей — пошел опять первым принимать душ перед сном. Она слышала, как зашумела вода, представила себе, как с его мускулистых плеч соскальзывает рубашка, как обнажается сначала торс, потом ноги, а потом весь он, свободный и сильный, становится под горячие струи воды.
Нет, что-то действительно произошло там — в казино, когда Гладышев пожелал ей удачи. Иначе она никогда бы не сделала того, что сделала.
«Не пора ли вплотную заняться пикантной приметой?! Сейчас мы точно узнаем, есть у него шрам или нет!»
Светлана сбросила с себя туфли, словно змея вылезла из платья, кинула его на кровать. Вслед за платьем на кровать полетели другие детали одежды… Последним сверху спланировал черный кружевной лифчик. Не думая ни о чем, словно на сегодняшнее утро был назначен конец света, она открыла дверь в ванную комнату и решительно шагнула через порог.
Весь следующий день и всю следующую ночь они провели в кровати под балдахином, не размыкая объятий, словно понимая, что ничего подобного по возвращению в Питер уже быть не может, словно стремясь пресытиться друг другом, отравиться, довести до отвращения!
Но слишком мало времени было отпущено на такой сложный процесс. День отъезда они встретили поцелуями, такими же ненасытными, такими же головокружительными, как самый первый из них — под душем. За три часа до отлета они все еще лежали в постели, уговаривая друг друга одуматься, взять себя в руки, подняться, приступить к сборам, — и продолжали лежать.
