Георгий Ланской - Оглянись на пороге
Телефон зазвонил, стоило ей войти домой и скинуть сапоги. Она испуганно бросилась к телефону, совершенно уверенная, что звонят из больницы, чтобы сообщить о резком ухудшении состояния матери.
— Ну что, как там ваша маменька? — поинтересовался Влад.
Ирина бессильно рухнула на пуфик, швырнула сумку в угол и в сердцах сказала:
— Чтоб ты усрался, черт малохольный! Надо же было так напугать!
— А чего я такого сделал? — обиделся коллега. — Я, на минуточку, всей душой. И на занятиях ее заменил, и звоню каждые пятнадцать минут, волнуюсь, чтоб ты знала. А она меня мало того что малохольным, так еще и усраться пожелала…
— Ладно, ладно, не психуй.
— Не психуй?
— Не психуй. Извини.
— Хорошенькое дело — извини… Сперва усраться пожелали, а потом — «извини»…
Он произнес последнюю фразу невероятно ядовитым тоном, но уже чувствовалось, что нисколько не обиделся, а скорее, просто опешил от такой реакции на вполне безобидный звонок.
— Я думала — из больницы. Аж сердце екнуло. Думала — все… — пояснила она и стала вяло расстегивать пуговицы пальто.
— Ты все равно должна себя в руках держать, — не унимался Влад. — Ты же из балета, а это все равно что ВДВ. Ты знаешь, что такое ноги, стертые пуантами в кровь. У настоящей балерины должны быть железная воля, крепкие ноги и…
— И чистые уши, — подхватила она. Влад рассмеялся.
— Как там Аллочка? — поинтересовался он.
Ирина подробно рассказала, как мучилась в приемном покое, как беседовала с дежурным врачом, который, по ее мнению, «лишь сопли жевал, но сообщил о положительной динамике». Расхаживая по квартире, она монотонно бубнила в трубку, одновременно переодеваясь и терзая пальцами грейпфрут, который крайне неохотно чистился.
— Слышь, Чернова, — сказал Влад. — А ты что сегодня вечером делаешь?
— А что?
— Ничего. Поехали кутить?
— С ума сошел? — возмутилась Ирина. — У меня мать в больнице, а я кутить поеду?
Влад помолчал.
— Она же в больнице, а не при смерти, — доходчиво пояснил он. — И динамика положительная. Так этот соплежуй сказал?
— Так.
— Ну вот. Поехали? Тоска смертная, хоть волком вой, да и тебе надо развеяться. Завтра все по-другому будет. Может, даже солнышко выглянет. Может, потеплеет. Может, маменька твоя настолько окрепнет, что уже завтра домой пойдет. Поехали, а? К цыганам, непременно к цыганам!
— Сиди уже, гусар недоделанный, — рассмеялась Ирина, но мысль о кутеже невольно запала ей в душу. Однако поехать сейчас, пока она так и не увидела мать, было нелепым и неправильным. Другое дело — позже, после того как лично заглянет ей в глаза, убедится, что все в порядке, хотя бы относительном, и нужды мучиться бессонницей по ночам больше нет. Потому решительно отказала Владу и, выпив на ночь рюмочку коньяку, забилась под одеяло, слишком усталая и раздраженная даже для телевизора, с его традиционным набором ужастиков в новостях.
На следующее утро Влад дулся и даже не сразу пришел пить чай. Ирина долго умасливала его, кланялась в пояс, вымолила прощение и упорхнула, оставив на его попечении своих девочек.
На сей раз в больницу приехала вовремя, вооруженная пакетом со снедью, и без всяких проблем прошла в палату к матери.
Палата была вполне обычная, на восемь коек, с застарелым запахом хлорки и еле уловимым флером чего-то неприятного: то ли крови, то ли мочи, то ли человеческого страха и боли, затаившихся по углам. Почти у каждой кровати сидели посетители, и только старушка у окна лежала одна, с вялым любопытством разглядывая гостей и прислушиваясь к их разговорам. Алла, похудевшая, с черными синяками под глазами, помятым желтушным лицом с засохшими, обработанными йодом кровоподтеками, резко контрастирующими с белыми бинтами на голове, лежала у стенки, накрытая казенным синим одеялом. Рядом, на тумбочке, стоял пакет с соком, печенье на тарелочке, разрезанное пополам яблоко, лежала книжка в черно-желтой обложке, на которой яркими красками было щедро выведено что-то пестрое. Скосив глаза на дверь, она увидела Ирину и поморщилась.
— Явилась, — прошелестела слабым, но отчетливо-язвительным голосом. — Мать помирает, можно сказать, а кровиночке и дела нет!
Ирина поискала глазами стул, но все были заняты посетителями, оттого присела на краешек кровати. Алла подвинулась, уступая ей место.
— Я вчера была, как только сказали, что можно. Покушать вот принесла и белье наше. Халат тебе передали? А покушать?
— Передали, только я ж почти не встаю, — поморщилась Алла. — Голова сразу кружиться начинает.
В ее голосе отчетливо слышался хрип — память о ночи, которую она пролежала на холодном бетоне подъезда. Алла закашлялась, выплюнув в платок скопившуюся мокроту. Ирина погладила ее по руке.
— Ей вообще вставать нельзя, — наябедничала старушка с соседней койки. — А она не слушает и ходит.
— Ну, и хожу, — не смутилась та. — Что мне, под себя ходить? Это же стыд-то какой. Я еще вполне дееспособна.
— Мам, ты с ума сошла! — возмутилась Ирина. — У тебя сотрясение, а ты по палате разгуливаешь.
— Ну и что? Па-адумаешь, сотрясенье! При моей профессии в голове и без того вечная болтанка, кого из нас сотрясеньем удивишь? И потом, я ж осторожно. По стеночке, до туалета и обратно. И Клавдия Петровна за мной приглядывает. Верно, Клавдия Петровна?
— Медсестру тут не дозовешься, — охотно сообщила старушка. — Особливо чтоб судно подать или вынести. Мы уж тут сами, как можем.
— Я сейчас пойду к врачу и скажу, чтобы тебя перевели в платное отделение, — сказала Ирина. Старушка у окна слабо вздохнула.
— Сходи, — согласилась Алла. — Там хоть телевизор нормальный и ди-ви-ди. И фильмы принеси из дома какие-нибудь легкие, наши лучше… «Любовь и голуби», там у меня в тумбочке. А то читать совсем не могу, даже это… В глазах буквы скачут.
И она мотнула головой в сторону тумбочки, на которой лежал потрепанный томик Донцовой.
— Ну так не читай.
— Не читай… А что еще делать? Спать тоже не могу, голова гудит, как телеграфный столб… Просыпаюсь и лежу, в потолок смотрю. Ладно. Что дома нового?
Ирина помолчала, а потом торопливо вывалила на мать последние новости, выбирая позитивные, которых набралось не очень много. Она расписывала скудные подробности, стараясь подать их с наилучшей стороны, отчего это казалось невероятно фальшивым и недостоверным. Мать слушала, прикрыв глаза. Старушка бодро кивала.
— Отцу, надеюсь, не сообщила? — строго спросила Алла.
— Нет пока.
— Правильно. А то он там в своей Прибалтике свалится с инфарктом.
