Галина Романова - Любитель сладких девочек
— Ты ведь простишь меня, правда? — Маша поймала его руки, поразившись тому, как холодны его пальцы, и неожиданно для себя всхлипнула. — Ты простишь меня, Володя?
Черт! Этого в его сценарии не было и не должно было быть. Он устал от чувств в любом их проявлении. Лучше пустота, чем все это ванильно-розовое с непременной траурной каймой по кругу. Не нужны ему ни любовь, ни ревность, ни верность, ни тем более слезы.
— Перестань, Маш, ну чего ты, в самом деле!
Он присел перед ней на корточки и хотел было утереть ей щеки, но она не дала. Вцепилась пуще прежнего в его ладонь и вдруг начала целовать ее, быстро и горячо, попутно уливая слезами.
Вот дерьмо! Ну что ему со всем этим теперь делать! Просит прощения через слово. Умоляет не бросать ее никогда. И что-то еще о своих чувствах.
А вот этого-то ему как раз и не нужно! Но попробуй убедить ее в этом сейчас. Вцепилась в него, будто клещ, и смотрит так, что камень лопнет под таким взглядом. А он тоже не железный. Что только что она прошептала, сдвинув его руки себе на грудь?
Нет, только не сейчас!
— Володя, милый, — Маша громко, совершенно по-детски всхлипнула. — Я скучала! Пожалуйста, не отталкивай меня!
Смог бы он? Может быть, кабы не его предательские руки, уже вовсю колдующие над застежкой ее лифчика. Боже, ну почему ей обязательно быть такой притягательной? Почему не быть уродиной с синюшной пупырчатой кожей и маленькой обвислой грудью? Для чего ты создал ее именно такой, господи?.. Сколько нежности в ней, господи! «Не отталкивай»… Придумает же! Попробуй теперь убрать руки с ее тела. Попробуй не слышать ее дыхания и не видеть, как в бешеном ритме бьется крохотная жилка над ключицей. Не прижимать ее к себе, всю такую податливую и, черт возьми, почти свою… Нет, главное, не забывать. Главное, не терять голову…
— Машка, что ты делаешь? — простонал он, услышав визг расстегиваемой ею «молнии». — Не нужно так торопиться… Подожди… Нет! Не убирай руки! Да, да, малыш! Так, все правильно…
Еда давно остыла, когда они смогли наконец оторваться друг от друга.
— Есть хочу! — Володя с хрустом потянулся и шутливо шлепнул жену по голой попке. — Давай-ка, милая, расстарайся. Я привез целую гору продуктов.
— Макароны есть. Чай. Еще конфеты, — полусонно пробормотала Маша, изо всех сил стараясь потянуть время и не вставать с кровати. — Можно подогреть.
— Макароны с чем? С мясом? — Он отчего-то напрягся, поглаживая ее порозовевшую кожу.
— Нет, с яйцами. Откуда мясу взяться?.. Как не хочется вставать! Представляешь, я не спала целых три ночи.
— Почему? — Он привстал и с пристальным вниманием начал разглядывать всю ее от ступней до взлохмаченной макушки.
— Страшно было без тебя и одиноко. И еще было страшно, что ты никогда больше не вернешься… И…
«Замолчи, идиотка! — подхлестнуло Машу ее осоловевшее от счастья достоинство. — Ну нельзя же так вот, прямо… Мужчинам нельзя открывать своего сердца. Никогда и ни при каких обстоятельствах! Всегда должно там оставаться что-то недоступное их взору! Так что замолчи!»
Маша неожиданно запнулась и, напоровшись на его недоверчивый взгляд, смутилась еще сильнее.
— И — что? — Он вдруг резко поднялся с кровати и тут же натянул на голое тело спортивный костюм.
Не сказать, что его раздражали ее слова, но ощущение какой-то непонятной неловкости не проходило. Был он уже, был и пупсиком, и мусиком, и заинькой, и паинькой. К черту все! Сначала сопли на кулак наматывают, потом нервы. Нет уж, мадам, на сей раз номер не сработает. К тому же…
— Ты ходила куда-нибудь сегодня? — спросил он как-то слишком уж походя, громыхая крышками кастрюлей и сковородок.
— Нет! — поспешно ответила Маша и следом за ним, в точности повторяя его движения, принялась судорожно одеваться.
Господи! Зачем она соврала? Что стоило сказать ему правду? В ней ведь не было ничего постыдного или запретного. Тогда почему? Боялась лишних вопросов? Можно было бы на них и не отвечать, уклониться в конце концов. А вот взяла и соврала. Дура! Трижды дура! Прав был Володя, обозвав ее так перед своим исчезновением. Зачем начинать с вранья? Зачем? Маленькая ложь, как известно, рождает большие подозрения. А если он видел, как она возвращалась? Если приехал задолго до того, как она вошла в дом и… Нет, она определенно свихнулась, раз ее поганый язык вывернул этот лживый пируэт из двух согласных и одной гласной.
Маша подлетела к нему, почти силой выдернула из его рук поварешку и сдвинула сковородку на огонь.
— Я сейчас, — засуетилась она, старательно пряча глаза. — Ты пока обещанные продукты неси.
Будем разбирать, что там у тебя есть вкусненького…
Володя излишне громко стукнул дверью о притолоку, выходя на улицу. Не хотел ведь сердиться, заранее зная, что это ничего не изменит, а вот поди ж ты.
Зачем она соврала? Разве так трудно было сказать ему, что уходила? Что таит в себе ее ложь? Какой такой секрет в этой ее прогулке?.. Идиотка чертова! Сама не ведает, что творит. Или ведает?.. И так все сложно, без пол-литра, как говорится, не распутать, надо было все еще сильнее усложнить!
Он с еще большей злостью захлопнул багажник, подхватил два огромных пакета с продуктами и пошел в дом. Прежде чем предстать перед ней, он пару минут помешкал. Нельзя, чтобы она догадалась, что он догадался. Никак нельзя подавать вида, а то начнется все снова-здорово, а ему и без того тошно. Вот ведь послал ему господь избавление!
Кто бы мог подумать, что так вляпается…
Он тихо прикрыл за собой дверь в комнату. Так тихо, что Маша не услышала его. Она стояла, замерев у плиты, и судорожно сжимала ручку огромной ложки. Спина ее натянулась тетивой. Голова с кое-как приглаженными волосами была повернута чуть вбок, и ему хорошо был виден ее профиль.
Какому идиоту пришла в голову мысль сказать, что она лишена привлекательности? Девочка даже больше чем хорошенькая. Так мало этому идиоту было ей об этом сказать, надо было сказанное застолбить в ее мозгах. Отсюда и масса комплексов.
И не в этом ли причина ее скрытой агрессивности?
А что? Чем не повод для такого диагноза, а его он самолично прочел на днях.
Избавиться ей от всего этого было парой пустяков. Немного усилий рядом живущих, и все — комплексов как не бывало. Но уж он-то точно не станет этого делать. Ни за что! Потому что он удачливый, лживый, гадкий и подлый! Таким его считают, таким он и останется в их мнении. А что касается его собственного мнения.., то оно никого, ну совсем никого не касается. Так-то вот, господа присяжные заседатели.
— Маш, — позвал он и невольно поморщился от того, что снова напугал ее — она вздрогнула, ложка выпала из ослабевших пальцев и загрохотала по голым доскам пола. — Давай разбирать сумки.
