Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма
– А чья ты умница, Ники?
– Ничья. – Он еще постоял немного перед шлагбаумом, потом резко надавил на газ и сразу сильно забрал вправо, на всякий случай. – Я сам по себе. Я никого не трогаю, примус починяю, и меня тоже никто не трогает.
– С тоски помрешь.
– Не помру. У меня дел полно.
Все это было очень похоже на ее собственную жизненную позицию – должно быть, Ники такой же трус, как и она сама. Жаль только, поговорить с ним “о жизни и любви” никогда не удавалось. Он решительно ни о чем таком не разговаривал – переводил все в шутку или просто не отвечал.
Возле следующего поста оказалось много машин, и это было плохим признаком. Значит, чьи-то документы вызвали у стражей порядка “законные подозрения”.
Небось будут шмонать долго. Значит, проверяют по одной машине – задирают коврики, копаются в “бардачках”, открывают багажники.
Всей этой затеи хватит как раз до утра.
Ники протиснулся между двумя “Тойотами”, ткнул “ровер” рылом в чей-то бампер, и они посмотрели друг на друга.
– Ну что?..
– Что, что! Опоздаем на эфир, и все дела!
Ольга лихорадочно соображала. Опоздание на эфир – худший из кошмаров, который только может приключиться с телевизионным журналистом.
– Ники, я сейчас с кем-нибудь уеду в ACTED, здесь наверняка полно журналистов. Кто-нибудь да подвезет, кто уже контроль прошел. Заберу кассеты. А ты подъедешь.
Оператор молча смотрел на нее – идея ему явно не нравилась.
– Все равно другого выхода нет, – сказала она быстро. – Ну, придумай что-нибудь, если можешь!
Он еще помолчал немного, а потом признался:
– Не могу.
– Ну, значит, так и поступим.
Она открыла дверь и стала выбираться из машины.
Холодный и пыльный враждебный ветер дунул в салон, и волосы на руках моментально встали дыбом. Через пять минут начнут мелко клацать зубы, а еще через десять ни останется ни одной связной мысли, только холод, холод, добравшийся до самых костей.
Именно в Афганистане она поняла, что значит замерзнуть до этих самых костей.
– Только ты мне должен сказать, что я нашим перегоняю, а что ты для англичан оставляешь.
Ники тоже вылез и вытащил с заднего сиденья рюкзак. Он сердито сопел – не любил, когда в его кассетах копались чужие, хоть бы даже и Ольга.
– Значит, так. Все новое видео на этих двух кассетах. Вот с этой можешь брать все, что тебе нужно, а на этой примерно с шестнадцатой минуты я снимал для англичан. Поняла?
– Поняла.
Кажется, он едва удержался от того, чтобы не сказать: “Повтори!”
– Ты их только не перепутай! У них разные номера.
Вот, смотри.
– Ники, я же не вчера родилась! А рюкзак? Сам привезешь, или мне забрать?
– Да что ты будешь с ним таскаться! Привезу, конечно.
– Тогда все. Пошли.
Они довольно быстро нашли машину, которая ехала в ACTED, и журналисты были знакомые – Вадим Грохотов с “Российского радио” и два корреспондента Первого канала. Ольгу им брать не хотелось – у них было полно аппаратуры, места в машине мало, а ехать еще довольно далеко, – но отказать они тоже не могли.
Корпоративная причастность, взаимовыручка и всякое такое. Кроме того, Вадим знал Бахрушина еще с давних радийных времен и был в курсе, конечно, что Ольга его жена, да и отвязаться от настырного Ники не было никакой возможности.
– Говорят, вы на север собрались? – спросил один из ребят с Первого канала, пока разбирались, кто куда садится, чтобы все поместились.
– Кто говорит?
– Мне Борейко сказал. А что? Соврал?
– Я этому Борейке уши надеру, – пообещал Ники.
– Мы еще точно не знаем ничего.
– Да ладно, Оль, ну что ты! Сказала бы как есть, и дело с концом!
– Да правда ничего не известно! Едет кто-то из “Аль Джазиры”, ну, и мы хотим пристроиться.
Они ей не поверили, и это было совершенно очевидно и почему-то очень обидно.
– А кто из “Аль Джазиры”?
– Масуд. Знаете?
Они переглянулись – как будто знали что-то такое, что не положено было знать Ольге, и странное предчувствие беды тоненькой струйкой вползло в мозг. Откуда?
Бомба не падает дважды в одну воронку, а сегодняшняя воронка уже занята – теми, кто выпрыгнул из “Тойоты” и “уазика” на горной дороге.
Внезапно ей очень захотелось остаться с Ники.
Так захотелось, что она стала судорожно придумывать предлог для этого. Она что-нибудь сочинила бы, если бы не эти ребята, Вадим и двое с Первого канала.
Если бы она осталась, они точно решили бы, что она истеричка и дура.
– Поехали, у нас тоже ночью перегон!
Перегоном называлась отправка через спутник видео в “Останкино”. Потом из этого материала в Москве смонтируют сюжет и покажут в новостях – все очень технологично.
Ники захлопнул за ней дверь, и, прижатая, она оказалась почти на коленях у Вадима Грохотова, который немедленно стал щипать ее за бок и дурашливо спрашивать, хорошо ли ей, приятно ли.
Ольга искренне сказала, что нет, и он, кажется, обиделся.
Почти вплотную за ними из-за блокпоста выдвинулась грязная машина неизвестной марки, и их водитель сильно крутанул руль, чтобы не сцепиться с ней бамперами.
– Идиоты, твою мать! Ну кто так ездит!
Ольга оглянулась, чтобы посмотреть, кто, и в грязной машине разглядела Масуда, того самого корреспондента “Аль Джазиры”, о котором они только что говорили.
Ничего странного или зловещего не могло быть в этом совпадении – мало ли журналистов проезжают после дневных трудов именно через этот блокпост! – но тем не менее случайная встреча показалась Ольге и зловещей, и странной.
Или это не он?..
Трудно было разглядеть как следует – ночь, темень, и лобовое стекло той машины заляпано засохшей грязью.
Обогнув шлагбаум, они кое-как выбрались на дорогу и поехали в сторону города. Грязная машина чуть приотстала и покатила за ними, взметая пыль, клубившуюся в свете мощных фар.
Впрочем, отсюда в город вела только одна дорога.
Бахрушин посмотрел верстку – в компьютере не осталось никаких следов сообщения, оставленного Храбровой неизвестным.
Бессмысленно было искать, но он все-таки поискал, даже во вчерашнюю заглянул.
Алина стояла над ним и, кажется, не дышала.
До эфира оставалось меньше часа, и ей давно пора в редакцию. Зданович нервничал – ведущая пропала! – и несколько раз звонил, пока Бахрушин равнодушным голосом не велел ему заниматься своими делами.
Зданович обиделся, но звонить перестал – все знали, когда у Бахрушина равнодушный голос, значит, дела плохи.
– Ну что, Алеш?
– Что, что! Ничего! Зачем ты сообщение удалила?!
– Ну, прости меня, ну, я дура, – быстро проговорила она. – Но я правда не могла этого видеть. В моем собственном компьютере, в программе!..
