Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти
А случай был не из легких.
Проснувшись после наркоза двадцатипятилетняя Патриция Аллен увидела солнечный свет за спущенными голубыми шторами, букеты цветов, напоминавшие о театральных бенефисах, улыбающееся лицо медсестры и с облегчением опустила веки:
— Слава Господу, обошлось!
— У вас здоровенькая толстенькая дочка, госпожа Аллен. В холле ждут мать и ваш супруг. Господин Девизо давно рвется к вам, но доктор Эванс разрешил визиты лишь после того как вы проснетесь и сами захотите принять кого-то.
— Хочу, конечно же хочу! — попытавшись приподняться, Патриция почувствовала резкую боль, ее рука тут же нащупала толстую повязку, обхватившую живот. Ах, эта операция! Почему, почему все произошло так нелепо!?
По прогнозам врачей роды должны были произойти через неделю. Поэтому Эрик Девизо — заместитель директора крупного банка «Конто», спокойно улетел в Мадрид на деловую встречу, оставив жену на попечение ее матери. Сесиль Аллен, прибывшая из Парижа специально к появлению внука, хлопотала с подготовкой детской, придирчиво отбирала няню и заставляла дочь прочитывать горы специальных брошюр для молодых матерей. Ей — сильной, волевой женщине, вдове известного исследователя живописи и коллекционера, все еще казалось, что Патриция — абсолютное дитя, не способное к ответственным действиям.
Отчасти она оказалась права. Схватки начались неожиданно. Конечно же, Пат перепутала сроки или сделала что-то не так. Доктор Эванс, посетовав, что плод несколько великоват, а конституция матери чрезвычайно хрупка, заявил о необходимости кесарева сечения. Сознавая серьезность ситуации, Сесиль немедленно позвонила зятю, к которому испытывала уважение, смешанное с чувством тайной антипатии и даже страха.
В восемь часов утра Эрик вихрем влетел в холл клиники и, увидев тещу, коротко информировал ее о том, что уже беседовал с доктором по телефону и намерен лично переговорить с женой без всяких помех.
…Пат рыдала на плече мужа. Уже по тому, как он вошел и посмотрел на нее, как напряженно обнимал ее плечи, молодая женщина почувствовала что-то неладное.
— Довольно, дорогая. Тебе вредно нервничать, — супруг осторожно опустил Патрицию на высокую подушку и аккуратно поправил одеяло. Затем сел, придвинув кресло, достал из внутреннего кармана пиджака футляр. — Поздравляю, благодарю за девочку. Мне показали ее — крупный, здоровый ребенок.
Патриция увидела браслет с крошечной ящерицей усыпанной бриллиантами.
— Спасибо, милый. Это чудесная вещь, — прошептала она, совсем неуверенная в том, что будет с удовольствием одевать памятное украшение. Она знала, как ждал Эрик сына — наследника, продолжателя дела, идейного союзника, духовного приемника. Он все определил и продумал заранее: план обучения мальчика, принципы воспитания, атмосферу дома, должную стать с появлением сына более деловой и строгой. И не сомневался, в том, что станет кумиром и образцом для подражания.
— Дорогая нам надо серьезно поговорить. Думаю, откладывать разговор не этично и не гуманно. Взрослые люди не должны потворствовать произрастанию фальшивых иллюзий. — Эрик сложил на коленях руки и выпрямился в кресле. Узкое, бледное лицо выражало непоколебимую решительность, основанную на чувстве собственного превосходства.
Патриция молчала, перебирая браслет похолодевшими пальцами. Она любила этого человека уже три года, и лишь забеременев, смогла отказаться в общении с ним от официального «вы». Но перейдя с женой на интимный тон, Эрик не лишился возвышающего его над обыденностью и житейской пошлостью пьедестала.
За обеденным столом, во время лирических прогулок вдвоем, и даже в постели с любимой супругой он оставался достойным отпрыском древнего рода Девизо, относящегося чуть ли не к наследникам Юлия Цезаря.
— Доктор Эванс сообщил мне, что в результате произведенной операции, ты лишилась возможности материнства. — Эрик великодушно сжал руку сраженной известием жены. Он вряд ли простил ее, но считал гуманным создать видимость прощения. — Физические упражнения и строгая диета позволили бы избежать хирургического вмешательства и связанных с ним последствий. Но в вашей семье, как известно, легкомыслие сочетается с леностью и пристрастию к сладостям.
Патриция не слушала. Тихие слезы катились по ее щекам, а на душе было пусто, как и в бесплодном теперь, ноющем животе. Вот так в одно мгновенье разрушилась ее благополучная, до мелочей налаженная жизнь.
— Бессмысленно изводить себя запоздалыми упреками, — Эрик выдавил фальшивую улыбку. Ему было приятно, что жена страдает от своей потери, в которой сама же, конечно виновна. Эванс по доброте душевной говорил об узких костях таза госпожи Аллен и злой случайности, повернувшей плод в самое неудобное для родов положение. Но Эрик Девизо не сомневался — если бы супруга хоть отчасти была наделена присущим ему здравым смыслом и старательно придерживалась советов мужа, они бы имели не одного, а нескольких отменных сыновей.
— Боже… Боже! Мне так горько, Эрик… Я… я должна была умереть! — Пат зарыдала, спрятав лицо в ладонях.
— Перестань, не следует усугублять свое недомогание. — Муж поморщился и крепко стиснул тонкие губы. На секунду он задумался:
— И еще одно. Это надо решить прямо сейчас, Патриция. Если хочешь, воспринимай сказанное, как ультиматум с моей стороны. — Эрик не счел нужным, отложить неприятный разговор. Ему хотелось нанести еще один удар обманувшей его лучшие надежды женщине. Этой изнеженной, очаровательной, беспечной как птичка, французской красотке, которую он однажды возжелал с такой силой, что сделал своей женой. — Милая, речь идет о судьбе нашего брака, — голос Эрика стал изуверски вкрадчивым. — Ты никогда больше не выйдешь на сцену, если имеешь намерения остаться со мной. Ты должна стать примерной женой и матерью. Не такой… не такой вертушкой, как это принято в твоей семье…
Патриция промолчала, опустив мокрые ресницы. Ее всегда больно ранила неприязнь мужа к своей матери, Парижу, Франции, — всему, что окружало ее с детства — порханию музыки в просторных комнатах, запаху свежей краски, исходящей от приобретенных отцом картин, открытости и демократизму их шикарного «богемного» парижского дома, духу грациозной непринужденности, легкой насмешки в решении всех жизненных проблем, включая самые серьезные, относимые Эриком к рангу «стратегически важных действий». Аллены славились широтой взглядов, утонченностью вкусов, великодушием и снисходительностью, свойственными редкому союзу богатства и искусства.
Патриция гордилась своей семьей, не позволяя обычно Эрику переходить в открытое наступление. Сейчас у нее не было сил возмущаться, спорить, сетовать, просить пощады. Неудержимо клонило в сон и хотелось, чтобы этот человек с убийственно — спокойным голосом ушел.
