Элеонора Мандалян - Крапленая (СИ)
ГЛАВА ВТОРАЯ,
Второй раз это случилось с ней уже в МГУ, куда она перевелась из воронежского института, чтобы быть подальше от матери, ее постоянных упреков и наставлений. Когда все слезы по Марику были выплаканы и вся злость израсходована, она снова влюбилась. На сей раз - в преподавателя французского, ясноглазого шатена с атлетической фигурой и сочным баритоном, который действовал на нее, как Каа на бандерлогов. Он был лет на десять старше, что не имело никакого значения. Он был женат. Но и это не могло ее остановить. Причем тут жена и возраст, когда вступают в силу чувства и страсть.
Катя училась на факультете Иностранных языков и, благодаря своему новому увлечению, за короткий срок стала на его кафедре студенткой №1. «Пал Палыч» (про себя она звала его Павлушей) не уставал нахваливать свою лучшую ученицу, ставя ее в пример нерадивым, не слишком расторопным, не слишком усердным студентам. Катя, не привыкшая к похвалам и лидерству, таяла от удовольствия и лезла из кожи вон, чтобы оправдать эксклюзивное отношение своего кумира. Она готова была поверить, что знания и ум способны компенсировать мужчине отсутствие в женщине внешней привлекательности. Любви со стороны однокурсников это ей не прибавляло, но не уважать ее, не считаться с ней они, естественно, не могли. Как ни как первая ученица.
Жила Катя теперь в университетском общежитии - вчетвером в одной комнате: с Гюзелью, Ануш и Фатимой. Такая компания ее более чем устраивала. У девушек были свои, узко национальные стандарты красоты. Одной все русские казались недостаточно большеглазыми, другой – лишенными осанистости и форм, третьей – сочности красок и крылатого полета бровей. Но, в силу своего процентного меньшинства на чужой территории, все трое, не сговариваясь, воздерживались обсуждать вслух достоинства и недостатки местных «красавиц» (без кавычек они этого слова здесь просто не употребили б). По той же причине не допускали они некорректных замечаний и выпадов в адрес Кати, как представительницы великой нации, что давало ей возможность временами даже забывать о своей природной обделенности. Более того, она снова позволила себе помечтать о разделенной любви, о свиданиях в городском парке, о тайных рукопожатиях во тьме театрального бельэтажа и даже о его шелковисто-волосатой груди, на которой она, притомившись от любовных услад, уютно прикорнула. А что грудь у него была волосатой, ей удалось подглядеть в щелочку под растегнувшейся пуговицей его сорочки.
Катя знала наизусть расписание Павлуши – по каким дням, в какое время он подъезжает к зданию Университета, каким лифтом пользуется, каким коридором ходит, у какого окна курит, в какое время отправляется в столовую и что заказывает себе на обед. Однажды она тайком совершила вместе с ним весь его путь до дома, сменив автобус, две ветки метро и тролейбус. И на протяжении целого часа пути умудрилась ни разу не попасться ему на глаза. Но поскольку к пустым мечтательницам и девицам робкого десятка Катя себя не причисляла, она решила действовать.
Подкараулив как-то Павла Павловича после лекций, она подошла к нему в коридоре.
- А-а, гордость моего курса! – улыбнулся ясноглазый кумир. – Что вы тут так поздно делаете?
- Жду вас.
- Вот как? Что-нибудь случилось?
- Пал Палыч, у меня к вам просьба. – Она пошла рядом, подождала, пока он вызовет лифт, и следом шагнула в кабину.
- Я весь внимание, Екатерина. – Вид у него был утомленный. Ему меньше всего хотелось сейчас выслушивать чьи бы то ни было просьбы. Его ждала любимая жена и вкусный ужин, а до дома было еще так далеко.
- Мне предлагают по окончании университета работу за границей, - начала Катя.
- Так это же замечательно, - полурассеянно откликнулся он.
- Но я боюсь, что моего знания французского будет недостаточно. Мне хотелось бы позаниматься более углубленно.
- И за чем же дело стало?
- Одной мне с этой задачей не справиться. Пал Палыч, пожалуйста, позанимайтесь со мной дополнительно.
- Ну какие могут быть проблемы. Учить вас – одно удовольствие. Только вот со временем у меня не очень...
- Я согласна на любые условия, - поспешила заверить его Катя. - Вы только выкроите для меня часок-другой. Я так буду вам благодарна.
- Хорошо, Катя. Я проверю свое расписание и если найду «окошко», дам вам знать.
Он сказал «Катя»! Не «Погодина», не «Екатерина», а интимно: Катя! Поймав его руку, она порывисто прижала ее к своей впалой груди.
- Спасибо вам, Пал Палыч! Огромное спасибо!
Неделей позже они приступили к дополнительным занятиям, находя каждый раз для этой цели пустую аудиторию. Катя блаженствовала. Целый час они сидели друг против друга, глаза в глаза. Ни на кого другого он не отвлекался, ни на кого другого не смотрел, потому как смотреть было больше не на кого. И в целом мире существовали только он и она. Иногда они затевали беседы на отвлеченные темы на французском языке. Он был с ней неизменно вежлив, приветлив и доброжелателен, что изливалось бальзамом на промерзшее сердце Кати. Она не ходила теперь, а летала, парила над землей, прокручивая в памяти проведенные с ним бесценные минуты, предвкушая следующие встречи. Их занятия она иначе и не расценивала, кроме как встречи наедине. То были счастливейшие отрезки жизни, когда он безраздельно принадлежал только ей, ей одной.
Но прошел месяц-другой, и занятия тэт-а-тэт в пустой аудитории показались ей недостаточными, поскольку отношения их оставались отношениями учителя-ученицы. А это ее уже не устраивало. И как-то, едва разложив на столе тетрадь и учебник, она сказала:
- Пал Палыч, мне кажется, что если мы будем вот так, с учебником в руках, проводить наши занятия, я никогда не заговорю по-французски.
- Да? – Он удивленно поднял бровь. – И что же вы предлагаете, Катя?
- Для того, чтобы язык раскрылся, нужно свободное, ситуативное общение, нужна смена обстановки. Скажем, поход в театр, в кафе, в музей.
- Ну так за чем же дело стало?
- За вами, - храбро ответила Катя.
- То есть?
- Обычно педагоги совершают такие вылазки со своими учениками.
- Вы что-то путаете, барышня. Частные педагоги, возможно. Я и так оказал вам, как своей лучшей ученице, слишком большую любезность, согласившись на дополнительные занятия за счет своего личного времени.
- Так окажите еще одну. Чтобы любезность была полновесной. – И, не замечая возмущения, вспыхнувшего в его прищуренных глазах, она продолжала, мечтательно закатив глаза: - Представляете, как было бы здорово, если бы мы смоделировали театральный диалог в театре, а, скажем, любовный – в Александровском саду на скамейке...
