Светлана Демидова - Сердце из нежного льда
– Курица тебя не тронет, она мертвая, – совершенно серьезно сказала Белозерова. – К тому же мы ее почти всю съели. Раздевайся.
– М-может… т-ты… сначала… – начал заикаться Башлачев.
– Как скажешь, Петя, – согласилась Алла и вместо него дернула за язычок свою «молнию». Куртка распахнулась, и перед глазами Петра Николаевича появилась обнаженная грудь Белозеровой, столь же прекрасная, как в его мечтах и на фотографиях. Алла, совершенно не смущаясь, посмотрела ему в глаза и резко сказала: – А теперь ты.
Башлачев вздрогнул и стал раздеваться, как в кабинете у врача, складывая одежду ровной стопочкой, а Алла только командовала:
– Дальше. Дальше.
Оставшись в одних рябеньких плавках и стесняясь повисшего над ними молочного животика, а также по-женски покатых плеч и веснушек на груди, Петр Николаевич окончательно протрезвел и, окинув взглядом комнату, в которой не было спальных мест, с надеждой спросил:
– Может… это… того… в спальню… пойдем?
– А зачем? Что мы, закоснелая супружеская пара? А на столе тебе не слабо? – И она принялась составлять на пол тарелки с остатками трапезы.
На столе Башлачев никогда не пробовал, хотя именно об этом не раз мечтал, разглядывая глянцевые фотографии в любимом мужском журнале «Пингвин». Когда столешница засияла гладкой освобожденной поверхностью, Алла спросила:
– Ну как, Петя, ты готов?
– Вроде… – промямлил Башлачев.
– Что-то не заметно, – усмехнулась она. – Снимай трусы, поглядим.
– Зачем? – очень сильно, до испарины, испугался Петр Николаевич.
– Проверим готовность. – И, не дожидаясь ответных действий с его стороны, Белозерова подошла вплотную, сдернула вниз его рябенькое нижнее белье и разочарованно протянула: – Ну-у-у… Петя… Что такое? Это же не рабочий инструмент, а какая-то… съежившаяся куриная шея.
Потрясенный Петр Николаевич опустил вниз глаза и мысленно согласился с предложенным определением. Краска унижения залила не только его лицо. Она поползла вниз по шее, по веснушчатой груди, дойдя чуть ли не до «куриной шеи». Да… Подобная обстановка его явно не бодрила. Он был большим ходоком по женщинам, но раздеваться перед их глазами догола, как на советской военно-призывной медицинской комиссии, ему еще ни разу не случалось. Все всегда происходило быстро и споро. В крайнем случае, он снимал только брюки, а уж женщин раздевал, как хотел, или они сами услужливо раздевались. Что же эта… шлюха себе позволяет? Вон как позировала перед фотографом, только что наизнанку не выворачивалась! Ему очень хотелось с презрением и гадкими матерными словами бросить Алле в лицо фотографии, присланные Николаем Щербанем, но он сдержал свой порыв. Им, фотографиям, найдется лучшее применение! Погоди, Алла Константиновна, то ли еще будет! Он почувствовал, как к горлу на смену унижению подкатывает лютая злоба. Лицо его перекосило, и он, не натягивая трусов, пошел на Белозерову.
– Не нравится, значит! – проревел он. – А ты постарайся, чтобы «инструмент» пришел в боевую готовность! Знаешь, поди, что надо делать!
Он так разозлился, что собрался изнасиловать ее в назидание. Все-таки он сильный, здоровый мужчина и запросто справится с глупой бабой. Она еще пожалеет, что нарвалась! Он сейчас отделает ее по первое число и всеми известными ему способами! Эта мысль до того взбодрила Петра Николаевича, что «куриная шея» сама собой начала выправляться. Наблюдая за этим процессом, Белозерова так звонко расхохоталась, что Башлачев приостановился.
– Не собрался ли ты, Петя, меня насиловать? – сквозь смех спросила она. – Имей в виду, я не позволю. У вас очень болезненное причинное место, поэтому побереги его лучше! В другой момент может очень даже пригодиться!
Алла встала перед ним по-прежнему с обнаженной грудью, совершенно не стесняясь и не выражая ни малейшего испуга. И Башлачев вдруг сдулся, как воздушный шарик. Он натянул трусы, быстро оделся и, застегнув на последнюю пуговицу пиджак, с угрозой сказал:
– Ты еще пожалеешь…
Алла не посчитала нужным ответить, а Петр Николаевич схватил куртку с компроматом на нее и стремительно покинул поле проигранной им битвы. Пока проигранной, как он очень надеялся. На одном только этапе.
Когда за Башлачевым захлопнулась дверь, Алла в изнеможении опустилась на диван. Что ж! Все ясно. Цветочки в гофрированной бумаге, предложенное к совместному посещению кафе «Пируэт» – все это звенья одной цепи. Вот, значит, на каком фронте Петр Николаевич решил развернуть военные действия! Как и все мужчины, уверенный в своей сексуальной неотразимости, он, похоже, решил, что изобрел нечто новое в деле завлечения в свои сети неприступных капризниц. Все это Алла уже проходила: все эти ладони на коленях, на плечах, на запястьях и доверительный интимный шепот. Глупец! Он даже не может предположить, насколько стоек ее иммунитет против подобных действий…
Когда Алла училась на третьем курсе политеха, очень страшный предмет под названием «Сопротивление материалов», больше известный в определенных кругах как «Сопромат», вел у них Стефан Бедросович Тонев, очевидно, чех или болгарин по происхождению. Он был небольшого роста, плотно сложенным мужичком, обожающим светлые пиджаки и белоснежные рубашки. На его смуглом лице поражали воображение карие глаза. Они были до того огромны и так широко распахнуты, что коричневому зрачку, чтобы ненароком не затеряться в них, оставалось только прилепиться куда-то под верхнее веко, оставив под собой достаточно широкое и свободное молочно-белое пространство. Из-за этого казалось, что глаза Тонева все время возведены к небу в некоем подобии молитвенного экстаза. Впечатление, впрочем, тут же разрушал тонкий крючковатый нос и слишком наполненные малиновой кровью губы. Стефан Бедросович обожал хорошеньких студенток. В Аллиной группе, где было всего пять девушек, его особенно привлекали две: Алла Белозерова, яркая брюнетка, и Галочка Верховцева, томная натуральная блондинка с завитыми в тугие кольца кудрями. Свои лекции Тонев читал только для них двоих, не отвлекаясь и не обращая внимания на других студентов и студенток. Однокурсникам это было на руку, поскольку они могли себе позволить на его лекциях заниматься чем-нибудь более в тот момент для них насущным.
Алла с легкостью строила эпюры, решала задачи и потому Стефана не боялась. Галочка дрожала на лекциях и практических занятиях осиновым листом и с ужасом ждала экзамена, который преподаватель принимал у каждого студента отдельно. Особо не мучил, принимал довольно быстро, но – один на один. Когда Галочка наконец дождалась экзамена, зайти в кабинет к Тонееву ей довелось как раз перед Аллой. Провела она там неожиданно много времени, вылетела красная, распаренная, с вылезшей из юбки блузкой и с «пятеркой» в зачетке. Алла застала Стефана в кабинете тоже разрумянившегося, с прилично приспущенным полосатым галстуком и необыкновенно живым блеском в глазах. Он со своими яркими губами напомнил Алле вампира, только что от души полакомившегося Галочкиной кровью.
