Наталия Ломовская - Секрет старинного медальона
«Возьмем хоть бы того же Достоевского, – сказал Дмитрий самому себе. – Да в жизни не поверю, чтобы Раскольников так маялся! Убить из принципа – вздор! Убил как и все, ради наживы, потом страдал, что мало добришка у старушки прихватил, что распорядиться им толком не смог… Вот и подыскал моральное оправдание. Хотя, если Родион Романович страдал шизофренией, как и сам Достоевский…»
Лавров с удовольствием прислушивался к своему голосу, звучавшему в гулкой пустоте квартиры. Он ничего не мог с собой поделать – спустя некоторый, положенный приличиями срок после похорон, принялся обставлять жилье заново. И чувствовал себя, как подросток, оставшийся дома один – а родители уехали и не скоро вернутся, и можно позвать друзей, врубить музыку и перевернуть все вверх дном! Но, как тот же подросток, он не смог навести порядка перед возвращением предков – устранив нелюбимую, ненавистную хай-тековую мебель, ничего нового он не завел и визит в дизайнерскую контору все откладывал. В большой квартире нетронутым остался только солидный кабинет. Остальные комнаты были пусты. В гостиной появился только огромный диван, приобретенный в итальянском магазине. На этом диване Дмитрий сейчас и лежал, читал Достоевского. Под пристальным взглядом бронзового пацана.
Лаврову нравилось, что он так вот философствует наедине с собой, высказывает такие значительным суждения, нравилось читать Достоевского – хотя в воскресный вечер мог бы пойти в ресторан, в клуб, к друзьям! Было в этом что-то… настоящее. Знай наших!
В пустой квартире голос отразился от голых стен и принес с собой гулкое эхо, и тут же, как бы откликаясь, мелодично запиликал телефон. Дмитрий нехотя взял трубку.
– Я слушаю…
– Привет, Димка! – рявкнул знакомый веселый голос.
– Привет и тебе, друг мой Олег, – церемонно ответил Дмитрий.
– Не хочешь проветриться? Что-то у тебя голос скучный. Случилось что-нибудь?
– Да нет, ничего особенного. Надоела эта пустая квартира. Лежу на диване, читаю Достоевского… – не удержался Лавров.
– Ой, Митя, и охота тебе было переезжать так спешно? Теперь вот мучаешься… Подождал бы, пока отремонтируют, чего тебе стоило?
– Да, свалял дурака, – со вздохом согласился Дмитрий. Перед Олегом, пожалуй, не стоило выпендриваться. – Так что там у вас? Вечеринка? Где и по какому поводу?
– Решил вас пригласить сегодня к себе, – в голосе Олега чувствовалось нетерпение, и он не выдержал: – Есть что отпраздновать!
– Ну? – охотно удивился Дмитрий, хотя повышение Олега до главы PR-отдела давно уже было решенным делом, и об этом не знал только ленивый. – Наконец-то! Рад?
– Еще бы, – даже по голосу чувствовалось, как широко Олег улыбается. – Так придешь?
– Ну само собой, сейчас же начинаю собираться.
– Чего там тебе собираться? Макияж освежать? Одевайся и выходи. Жду!
Дмитрий положил трубку и встал. Действительно, хорошо посидеть у Олега. Будут только свои, можно не стесняться условностей: зажигать на столе – или не зажигать – это уж как захочется, самому открывать шампанское, не дожидаясь официанта, можно будет не…
Поймав себя на этой мысли, Дмитрий усмехнулся. Это надо же – как быстро он устал! «От светского вихря» – сказал бы беллетрист века восемнадцатого. Вот, от светского вихря. Как быстро Лавров привык к легким деньгам! Ему удалось проникнуть в сверкающий мир. Но стоит признать – ему неуютно. Словно кто-то невидимый и строгий вот-вот схватит его за шкирку и вышвырнет прочь. Потому что не заслужил. Получил наширмачка. И только со старыми друзьями Дима может чувствовать себя свободно. Но от себя не убежишь, и, как ни банальна эта народная мудрость, придется признать ее справедливость. От собственных страхов, от ночных кошмаров, от сердцебиений и волн ледяного пота не скрыться. Нельзя убежать от неспокойной совести, в которую Лавров не верил. При чем тут вообще совесть? Он что, украл? Не украл. Убил? Не убил. Он жил, как мог, и получил то, что само плыло в руки. Он молодой, жемчугом светится в темном зеркале улыбка, и он еще встретит свою любовь, и все будет как на глянцевых страницах – домик на взморье, холеная красавица жена, стерильно чистые кудрявые малыши (ах, как похожи на папу) и счастливый отец – в лыжном костюме и очках… Впрочем, это с другой страницы, а на этой кто-то небрежно выкромсал кусок…
Лавров быстро пригладил перед зеркалом густые темные волосы. Как у многих людей, его лицо перед зеркалом приняло неестественное выражение, на тонких губах появилась заученная доброжелательно-ироничная улыбка.
Над московскими бульварами плыл весенний вечер – обычный столичный вечер, говорливый, дурнопахнущий, хмельной. «Поеду на метро, – решил Лавров. – А то в пробках дольше простою. Нужно быть ближе к народу».
Решив осчастливить гипотетический народ своей непосредственной близостью, Дмитрий направился к входу в метро.
В поезде он с нескрываемым любопытством рассматривал лица попутчиков. Пожалуй, решив окунуться в жизнь народа, Лавров кокетничал перед самим собой. Не так уж давно он «выбился в люди», чтобы забыть, как выглядит обыватель среднего достатка. Дмитрий просто не желал оставаться наедине со своими мыслями, хотел зрительных впечатлений, простых и понятных. Но мысли привычно текли по накатанному кругу…
«Вот этот человек, – размышлял Лавров, косясь на невзрачного мужичонку в чистеньком, но старомодном плаще и с портфелем из кожзаменителя в руках, – предположим, он порядочен и честен. Нет, не так. Предположим, ему не в чем себя упрекнуть. Честный труженик, верный муж, примерный отец. Работает… Кем? Бухгалтером на маленьком предприятии. Двое детей – девочка, читательница нашего (моего!) журнальчика, любительница нарядов и клубной музыки, сын-оболтус косит от армии, продает сотовые телефоны в занюханном салонишке. Жена болеет по-женски. Два кредита – на холодильник и на стиральную машинку. Всем нужны деньги – на тряпки, лекарства, на взятки чиновникам. И он работает, работает как вол, до седьмого пота, не гнушается брать халтуру. Но у него впалые щеки, серая кожа – весенний авитаминоз, обычное дело. Изо рта пованивает – зубы больные, лечение дорого. Белки глаз желтые – тут и человек без медицинского образования скажет, что у бедняги не в порядке печень. Вот помучается еще немного и отойдет в лучший мир, где несть ни печалей, ни воздыхания. Так это еще вопрос, существует ли он, этот самый лучший мир. Я лично сомневаюсь. А вот умирать бедолага будет долго и муторно. Денег на хорошую клинику у него нет, а значит, лежать придется в дурной больнице, в коридоре, и медсестры на него орать станут, а домашним он будет в тягость…»
Занятый такими мыслями, Лавров пристально рассматривал своего визави и, наконец, совершенно его смутил. Пробурчав что-то типа «придурок», мужчина стал проталкиваться к выходу. Дмитрий очнулся и усмехнулся себе под нос.
