Элизабет Адлер - Тайна
— Я не знаю. Я сказал своему шефу о том, что видел, и он сказал, что я сошел с ума, и, если заикнусь об этом еще раз, он выгонит меня с работы. — Старик философски пожал плечами. — Вот так-то. Я был молод и делал карьеру… К тому же я ничего не мог поделать. Ничего не мог доказать. А сейчас это все лишь стариковская болтовня. Могу сказать, что муж уехал в день похорон. Своего сына, которому было всего несколько недель, он оставил на попечение няни-англичанки. Я помню ее имя. Нэнни Бил. Они жили одни в этой призрачной вилле, если не считать слуг. На побережье привыкли видеть большой серебристый «ролле» мадам Леконте, который вез их на прогулку в Ниццу или Канны. Помню, что няня была очень порядочной. Зимой она носила серый фланелевый плащ черные ботинки и забавную круглую английскую шляпку с полями. Летом она всегда надевала поверх синего платья накрахмаленный белый передник и ходила в шляпке того же фасона, что и зимняя, только соломенной, и безукоризненно белых туфлях. Она никогда не улыбалась, только здоровалась, кивая головой. Они были загадкой, хотя, подозреваю, слуги сплетничали о них, как всегда. Много лет спустя Нэнни Бил вернулась сюда. У нее был коттедж неподалеку от виллы, ниже по холму, и последние годы своей жизни она провела там, лелея розы. И, я думаю, свои воспоминания. Короче, месье, ее коттедж еще цел. Никто не ходит туда. Никто его не трогает. Насколько мне известно, там все осталось так, как было при ней. Может, там вы найдете ответы на некоторые вопросы.
Глава 14
Махони устало бежал по холмам Мэрин-каунти. Он двигался легко для такого крупного мужчины, хотя провел так уже три часа. Его спортивную майку пропитал пот, ноги были словно свинцовые. Он сердито подумал, что потерял форму, что был слишком занят, чтобы тренироваться. Нью-йоркский марафон теперь казался предприятием нереальным.
Вздохнув, он перешел на трусцу и, пробежав таким образом десять минут, сбавил темп до шага. Промокнув лоб не слишком чистым большим носовым платком, он наконец позволил себе присесть на удачно подвернувшийся камень, дыша медленно и глубоко. Вдали виднелись гигантские красные деревья леса Муир, на холме внизу пестрели дома. За ними лежал Сосалито, а дальше — широкая бухта, за которой светился оранжевым светом мост Голден Гейт.
Над горизонтом взлетал самолет, оставляя в небе слабый белый след, и Махони подумал о Фил Форстер, летящей в Париж. Он решил, что без нее в Сан-Франциско будет очень одиноко, и задумался над тем, что, черт возьми, означает эта мысль? Он ведь совсем недавно познакомился с ней.
Тот факт, что Фил позвонила ему в полицейский участок прошлым вечером и спросила, свободен ли он и можно ли ей зайти, не означал ничего. Он пообещал присмотреть за ее кошкой, и Фил хотела привезти ее, вот и все. Кроме того, она хотела поговорить насчет Би. Однако, черт возьми, эта женщина ему нравилась. Очень нравилась. Своими состязаниями в остроумии и тщательно скрываемой ранимостью она пробуждала в нем все лучшие и худшие стороны характера. Она считает себя очень крутой, замкнувшись в своем холодном, неподвижном мирке. Махони подавил вздох, вспомнив о прошлом вечере. «Готов биться об заклад, она была бы легкой добычей для какого-нибудь проходимца», — подумал он.
Махони жил в не слишком привлекательном районе, неподалеку от берега, в доме без лифта, с высокими потолками, кирпичными стенами и деревянными полами. Его квартира была на верхнем этаже, и он спустился вниз, чтобы встретить Фил.
— На тот случай, если вам страшно, — пояснил он, насмешливо улыбаясь.
— Я прекрасно могу позаботиться сама о себе, Махони, — холодно парировала Фил.
— Так все говорят, мэм, — ответил он, беря у нее корзинку с кошкой и идя вслед за Фил по лестнице.
— Если я услышу комментарии насчет моего зада, Махони, — сказала она через плечо, — то добьюсь, чтобы вас арестовали за сексуальные домогательства.
— Ну зачем же мне это, док? — грустно спросил он. — Кроме того, мне он кажется просто великолепным.
— Махони! — сверкнув глазами, она повернулась к нему, и оба они расхохотались.
— Вы глупец, — сказала она, входя в его квартиру.
— Ага, — согласился он. — Возможно, вы правы. Он налил ей стакан итальянского красного вина, пока она с интересом осматривала его жилище. Окна были распахнуты навстречу лучам заходящего солнца и океанскому бризу. Из колонок звучала опера Вагнера, а три кота — два сиамских и один откормленный полосатый, похожий на пухлую желтоглазую подушку, — собрались в кухне на столе, враждебно глядя на новенькую, которая все еще сидела в своей корзинке.
Квартира Махони состояла, строго говоря, из одной большой комнаты, разгороженной японскими ширмами обставленной совершенно разностильной мебелью. Здесь было несколько интересных антикварных вещиц и неплохих восточных ковров, явно приобретенных по случаю. Две стены занимали ряды книжных полок.
Фил заметила там научные работы по психологии преступников, переплетенные партитуры большинства известных опер, много поэзии, дюжину кулинарных книг старые номера «Гурмана», подшивки «Любителя кошек» за несколько лет и сотни детективных романов.
— Все для разносторонней личности, — сказала она и засмеялась, глядя на игрушки для кошек, занимавшие целый угол комнаты. Она восхитилась его стереосистемой, лучшей моделью Бэнга и Олафсена, и сказала, что считает интересными картины, большинство которых было просто прислонено к стене.
— Да, это все работы неизвестных молодых художников. Многие из них живут по соседству. Вот все, что я могу себе позволить. Это вовсе не означает, что они плохи, — добавил он. — Они мне нравятся, и каждую из этих картин я выбирал очень тщательно.
Фил провела рукой по скульптурке, вырезанной из дерева. Она была гладкой, с мягкими очертаниями.
— А, деревянные скульптурки, — смутился он. — Признаюсь, что сделал их сам.
— Ваши таланты бесконечны, так ведь, Махони? — спросила она, присаживаясь на табурет в кухне.
— Да, — он отбросил всякую скромность. — Могу это доказать. Кухню, на которую вы смотрите столь практически, я смоделировал и построил сам.
Она посмотрела на стальную ресторанную плиту, разделочные столы, медные сковородки, висящие над ними, и ряды венчиков, лопаток и смертельно выглядящих ножей.
— Какого черта вы стали полицейским, Махони? — спросила Фил. — Вы могли бы быть великолепным поваром. Разводить кошек. Быть скульптором. Поэтом. Профессором. Оперным певцом.
Взглянув на нее, он расхохотался:
— Все что угодно, только не опера! Вы еще не слышали, как я пою! Но вот поваром — может быть. Вот вам рецепт Роджера Верде — фрикассе из цыпленка со свежими травами — и, поверьте, этот человек знает, что он делает. Если бы я мог, завтра же поменялся с ним местами. — Он сбросил котов со стола и поставил на него тарелки. — Ресторан Верде как раз там, куда вы направляетесь. На юге Франции. Вы должны побывать там. Попробуете и скажите, как вам моя версия в сравнении с его.
