Анна Дубчак - Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.
– Откуда?
– Всю жизнь из простого народа кровь пила. Партийная мафия. Сучка та еще…
– Вот как? А почему она одна? Она что, никогда не была замужем?
– Похоже, что нет. Мужики-то к ней сюда приезжали, все на «волгах», солидные. Но не уверен, что любовники. Подельники. Она, уж поверь мне, темная лошадка. Тебе с нее надо было тысяч пятьсот содрать…
– …и тебе отдать?
– А хоть бы и так. Все лучше, чем раздаривать. Вообще… – Он покачал головой, разве что не покрутил пальцем у виска. – Хотя давай, дари, она его все равно сюда привезет, а я его снова уведу. Позвоню Витьке Котельникову, у него грузовичок, и порядок…
– Смотри не попадись. Ну ладно, Борисов, – она поймала себя на мысли, что даже не помнит его имени, – мне пора. Если уж совсем невмоготу станет, приходи, я тебе всегда помогу. Только все-таки, перед тем как прийти, позвони, договорились?
– Позвоню. – И он быстро, ковыляющей походкой, двинулся к «своей» даче.
Бомж…
Глава 12
ГОЛОСА
Ольга Константиновна встретила ее на крыльце.
– А я уж заволновалась. Здесь места в такое время безлюдные. Пойдемте в дом, я приготовила салат и нажарила котлет. Да и у вас, наверное, аппетит появился. Щечки вон какие стали.
Оленина была в черных брюках и белом свитере. Лицо довольно симпатичное, но взгляд какой-то настороженный. Наталия подумала о том, что, вполне возможно, сегодня она узнает что-нибудь новое о Родионове. Ведь он наверняка бывал здесь, и не раз.
– Сергей Иванович часто сюда приезжал, ему нравился и сам дом, и место. Он, как и вы, подолгу гулял по лесу. Был поэтом в душе.
Наталию покоробило от этого портретно-психологического клише.
– Он ощущал себя министром? – спросила она.
– И да, и нет. Да, потому что считал себя ответственным за многое, а нет, потому что был человеком простым и старался держаться со всеми на равных. Кому-то это нравилось, а кому-то нет.
«Какие дежурные фразы. Такое впечатление, как будто она не знает, о ком говорит. Точно такую же характеристику можно прочитать в любом некрологе».
– Как вы думаете, у него были враги?
– Не знаю. Среди непосредственных коллег по работе – нет, это точно. У них маленький штат, всех посокращали, все знают друг друга давно. Конечно, к нему обращались и из Союза композиторов, и писатели, и художники – всем нужны деньги, но, сами знаете, государство выделяет такие крохи.
Она говорила газетными фразами и уже очень скоро набила оскомину своими умозаключениями, касающимися деятельности Сергея Ивановича. Ни одного живого слова не прозвучало в его адрес. Словно он был мумией, от которой смердило консерватизмом и полнейшей бездеятельностью.
– Можно один откровенный вопрос?
Ольга Константиновна, резавшая в это время пирог с изюмом, замерла.
– Я уже поняла, о чем вы хотите спросить. Да, я была ему близким человеком. Подолгу жила у него.
– Я имею в виду, были ли между вами близкие отношения, какие бывают у мужчины и женщины.
– Разумеется, как и у всех. – Она покраснела, но даже эта краска мнимого стыда не произвела впечатления: Наталия не верила ни единому ее слову. Скорее всего, они ограничивались совместными ужинами и разговорами. «Ну не мог такой мужчина, каким был Родионов, спать с этой, действительно, как сказал Борисов, мегерой». В ней напрочь отсутствовало тепло. Она была холодна как лед. Рассудительна, умна, но не более того. И уж, конечно, не могла заполнить ту брешь в жизни Сергея Ивановича, которая называлась одиночеством.
Разговор, хотя и бестолковый, длился довольно долго, и Наталия стала уже жалеть о своей поездке: минутный порыв, связанный с желанием прийти в себя после смерти Павла, обернулся пустой тратой времени и раздражением в адрес этой серой, неинтересной женщины, которой судьба послала такого необыкновенного во всех отношениях Родионова, а она так и не поняла его душу.
– Вы знаете, мне пора. Спасибо за все. Только вы не показали мне самого главного.
– Что именно?
– Вашу драгоценную коллекцию пианино. Где она? Я побывала во всех комнатах, но ни одного инструмента не увидела.
– А… Пойдемте, покажу. Это в саду, в летней кухне.
– А вы позволите мне немного поиграть?
– Конечно, если сможете извлечь более или менее приятный звук.
Они вышли из дома и по дорожке направились в самую гущу сада, за которым открывалась большая поляна, заросшая травой. Возле забора стоял небольшой деревянный домик, покрытый полуразвалившейся крышей.
– И вот здесь вы держите свою коллекцию? – вырвалось у Наталии, которая представила себе, в каком же состоянии могут находиться пианино в дождь, снег и ветер.
Когда она перешагнула порог дома, в нос ударил застарелый запах плесени и затхлости. С потолка капала вода – на улице-то шел дождь.
– Странно. – Наталия подошла к одному, чуть прикрытому мешковиной инструменту, раскрыла его и села на высокий деревянный ящик с остатками гнилых яблок. – Вы позволите мне побыть здесь одной. Здесь такое странное место.
– Пожалуйста, – пожала плечами Оленина и вышла, тихо притворив за собой дверь.
«Старая дура, так испортить инструменты…» Все четыре пианино представляли собой полурассохшиеся, позеленевшие от влаги деревянные ящики. Гробы.
Наталия достала из кармана плаща маленький диктофон и включила его: сосредоточилась и взяла первый аккорд до-диез минорной прелюдии Рахманинова. Но вместо него услышала какое-то хриплое густое и надсадное хоровое пение: так поют обреченные на смерть узники. Первоначально задуманная прелюдия постепенно сменилась расхристанными джазовыми диссонансами, которые быстро превратили этот курятник в пивную; те же двое, что и в прошлый раз, говорили на немецком, то и дело оглядываясь, словно боясь, что их могут услышать.
Наталия, увидев кружки с пивом, почувствовала, как у нее пересохло во рту, она бы и сама была не прочь оказаться там, чтобы подышать чужим воздухом и попить немецкого пива. Но продолжала играть, слушать, смотреть и думать. Ногой она отстукивала ритм, покачиваясь всем телом, и постоянно сдерживала себя, чтобы не встать и не подойти к стойке бара. Когда же брюнет, которого, как ей теперь было известно, звали Андреем, встал и, кивнув в знак прощания, вышел из пивной, Наталия подняла руки вверх и зажмурила глаза. Этот переход из видений в настоящую жизнь был не всегда плавным. И порой она боялась того, что, закончив играть, не вернется в реальность, а останется где-нибудь наедине с убийцей.
Но, открыв глаза, Наталия облегченно вздохнула. Диктофон, стоящий на крышке фортепиано, продолжал работать. В дверь стучали. Наталия быстро перемотала пленку, чтобы послушать, и была просто потрясена, когда услышала знакомые голоса. «Получилось!»
