Дмитрий Вересов - Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Оп-па! Гармонист резко снял пальцы с кнопок. Пронзительно зазвенела тишина.
— Вы чего? — оторопело спросил Нил. Васютинский кашлянул и поспешно сказал:
— Ничего, так… Коля, налей-ка ему еще! Вторые полкружки пошли куда легче.
Нил уже не замечал омерзительного парфюмерного запаха, вместо огня внутри разлилось приятное тепло, и запивал он неспешно, растягивая удовольствие.
— А можно теперь мне?
Он протянул руки к гармошке, и Жека с готовностью передал ему инструмент.
В пионерлагере у музрука был баян, и Нил, в трехлетнем возрасте усаженный за рояль, быстро и без особого труда овладел основными навыками игры. Так что теперь в грязь лицом не ударит. Только вот репертуар…
Ты подошла ко мне похабною походочкой
И тихо на ухо шепнула мне: «Пойдем».
А поздно вечером, споивши меня водочкой,
Ты овладела моим сердцем, как рублем…
Слушали его молча, внимательно, а когда допел, даже мрачный Коля хрюкнул одобрительно. Ему налили третью порцию, и он радостно выпил. Потом гармошка уплыла куда-то, а он глухо, словно через стенку, слышал звяканье кружки, какие-то фразы, в которых улавливал интонации, но не разбирал слов. Потом фразы сделались тише, сопровождаемые тяжелыми удаляющимися шагами.
— Мужики, вы куда, и я с вами, — забормотал он, но никто его не слышал, только где-то совсем далеко раздался отчетливый матерный вскрик и звук удара…
Очнулся он в сером сумраке предрассвета, лежа ничком у остывшего кострища, стуча зубами от холода. С трудом поднялся на четвереньки — скованные мышцы ныли, не желали подчиняться. Адски болела голова, во рту было сухо и жарко, как в Сахаре. Болезненно щурясь, он разглядел у края сырого черного бревна ведро. Он дополз до ведра, заглянул. На донышке плескалась вода. Он встал на колени, наклонил ведро, приподнял дрожащими руками, напился, вылив большую часть на горло и на грудь. Собравшись с силами, поднялся во весь рост, тут же согнулся и вывернулся наизнанку. Рвало его долго, основательно, до желчи. Но потом стало полегче, он выпрямился и, чертыхаясь под нос, побрел от озера. На краю поля лежал гармонист с синим, в кровь разбитым лицом. Он судорожно водил ребрами и громко стонал. Рядом валялась разорванная на части гармошка. Нил постоял, посмотрел на него и пошел дальше. Своих проблем хватало. Пока добрался, еще два раза вырвало…
Проснувшись, как положено, на час раньше всех, Нина нашла своего помощника на кухне, прямо на полу, возле теплой со вчерашнего дровяной плиты. Она осторожно ткнула его в бок. Нил застонал и открыл мутные глаза.
— Все ясно, — сказала она добродушно-сварливым тоном ко всему привычной женки. — Надрался ночью, да?
— О-о! — простонал он в ответ.
— Что пил?
— О-о, «тройной»…
— Блевал после этого?
— Да-а-а!
— Это хорошо… На-ка, выпей. Она поднесла к его губам кружку холодного молока. Он жадно выпил все до капельки.
— А теперь подъем и за работу! — скомандовала Нина.
Нил снова застонал.
— Нечего тут! — прикрикнула она. — Топориком помашешь, водички потаскаешь — глядишь, и похмела сгонишь, и разогреешься! Батька мой с утреца этим только и спасался.
И впрямь. Первые мгновения были буквально адовы, зато потом легчало с каждой минутой, и, когда он принес и вылил в огромную, блестящую пищевую флягу последнее ведро воды, захотелось есть. Нина выдала ему большой ломоть хлеба с маслом и толстым куском докторской колбасы.
— Сейчас иди, спрячься где-нибудь в кустиках. А то народ вот-вот просыпаться начнет, неохота мне, чтоб тебя Игорь Донатович в таком виде заметил.
Если про тебя спросит, я скажу, что в деревню услала, укропа к обеду выпросить.
А ты примечай — как все в поле двинут, тогда и приходи. Горячего я тебе оставлю…
День прошел без осложнений, и к вечеру Нил чувствовал себя прекрасно, да и выглядел, по обстоятельствам, совсем неплохо. Молоко и хлеб перед ужином им привез не Васютинский, а незнакомый мужик, пожилой и хмурый, и машина была совсем другая.
— А где Витя? — спросил у него Нил.
— Какой еще Витя?.. А, городской! — Нил кивнул. — Так вы, что же, ничего не слышали? Вся деревня с обеда гудит…
И мужик рассказал дикую историю. Будто бы нашли полуторку Васютинского в тридцати километрах отсюда, в кювете на проселке, колесами вверх. Двое в ней ехавших убились на месте, но самого Васютинского среди них не было. И будто бы стоял в кабине такой густой спиртной дух, что всем все сразу стало ясно. И еще паршивая деталь: в кузове, рядом с трупом местного бандюги Кольки Романова, нашли покореженный новенький дизель-генератор, исчезнувший ночью с машинного двора. Не успела эта новость дойти до деревни, в правление заявился местный житель Зубаков Евгений с разбитой рожей и сказал, что эти двое, Ильин с Романовым, и присоединившийся к ним городской шоферюга из «студней» в ходе совместного, стало быть, распития подбивали его на покражу дизеля, да только он отказался, за что и был ими зверски избит, а личная его гармонь — потоптана и порвата напополам. Васютинского отыскали мертво пьяным в постели гулящей девки Ленки Сорокиной и прямо оттуда увезли в Выборг для дальнейшего выяснения.
— Так что не скоро вы теперь Витьку увидите, — подытожил свой рассказ мужик. — Годков через шесть, не ранее…
После столь бурной первой ночи жизнь Нила в Житкове потекла спокойно, однообразно и невыносимо скучно. Когда он исполнял свои кухонные обязанности, было еще терпимо, но вот в часы досуга — бр-р! Бесконечные бахвальства кривоногого Маркова, воображавшего себя не иначе как современным Васей Буслаевым — раззудись плечо, размахнись рука. Визгливые перебранки нелепых созданий (и язык-то не поворачивается назвать их девушками, таким если цветы дарить, то разве что из сострадания!) на всякие животрепещущие темы, вроде того, кто лучше — Магомаев или Ободзинский. А то, бывало, и по производственным вопросам чуть друг другу в волосья не вцепятся.
— Мы ишшо борозды не прошли, а они ужо ишшо яшшык ташшуть!
Со Стефанюком контакта тоже не получалось — он все время неотлучно следовал за Игорем Донатовичем. Идут с поля по деревенской улице под ручку и общаются примерно так:
— А вот видите, Юрочка, подсолнух. А знаете, как по-фински будет «подсолнух»?
— Хекки-мекки, Игорь Донатович.
— А вот и нет, Юрочка, мекки-хекки! Про него в Лапландии даже песенку сложили: «Мекки-хекки юкки пюкки, яурийокки пекки нюкки!»
— А по-норвежски как будет «подсолнух», Игорь Донатович?
— Бюк-бригге-бю, Юрочка. А по-японски?
— Асаеси серимасен, Игорь Донатович?
— Правильно, Юрочка!
