Анна Малышева - Зачем тебе алиби…
— Ничем не пахнет, он лежал в морозилке, — отрезал Саша и вдруг бросился поддерживать жену, у которой подкосились колени:
— Ленка!
Ленка! О, чтоб тебя… Опять истерика…
— «Переживают, что съели Кука…» — процитировала Анжелика и вышла.
Вскоре дом наполнился людьми. Сослуживцы Игоря явились дисциплинированно — точно в срок, с дорогим венком и с предложениями помочь. Соседки терлись у подъезда в угрожающем количестве. Матери Юры среди них не было, как отметила Анжелика. Сам Юра также не присутствовал, хотя и был дома — он спешно воспроизводил утраченный диплом. Анжелика шла за гробом через весь двор, под локоть ее поддерживал незнакомый мужчина — один из приглашенных, но в поддержке она не нуждалась. Ей стало куда легче, когда гроб вынесли из квартиры. Теперь она была уверена — Игорь не вернется. Теперь он исчезнет окончательно. Гроб погрузили в микроавтобус, приглашенные расселись по машинам, мать Анжелики картинно рыдала, словно по родному сыну, но на кладбище не поехала — надо было накрывать на стол. Какие-то старухи предложили ей свою помощь, явно не бескорыстно, и она колебалась — отказаться или нет? В конце концов сослуживицы Игоря — женщин приехало всего трое — тоже не поехали на кладбище, остались с ней. Разочарованные старухи расходились к своим подъездам. Анжелика комкала в руках сухой носовой платок. На переднем сиденье, обморочно-бледная, окаменела Лена. Машины тронулись в путь.
За стол уселись уже вечером. Ожидание в церкви, неразбериха на кладбище, на обратном пути у кого-то лопнула камера… Добрались домой голодные, усталые, Анжелика клевала носом. Но при виде стола все оживились. Пока они ездили, женщины основательно проветрили квартиру, опрыскали большую комнату дезодорантом, уничтожая даже призрачный запах покойника. Сквозь сладкую муть дезодоранта пробивались умопомрачительные запахи — куриный суп с лапшой, пирожки… Анжелика припудрилась в ванной и уселась за стол на вдовье место. Повисла фальшивая скорбная тишина, всем хотелось выпить и закусить, но начинать было как-то совестно.
— Что ж, помянем, — сказал наконец Саша, берясь за свою рюмку. — У всех налито?
— Помянем в первый раз… — пролепетала мать Анжелики, рюмка у нее в руке дрожала.
Выпили, жадно принялись хлебать суп. Сразу стало полегче, понемногу возник разговор. Говорили, конечно, об Игоре, о его достоинствах, вспоминали истории, которые никому были не важны, но особо покойника никто не превозносил — это Анжелика отметила. Она сидела между Сашей и каким-то сослуживцем Игоря. Тот, слава богу, молчал. Покончили с супом, внесли пироги. Саша снова возгласил:
— Помянем во второй раз!
— Я водки больше не буду, — Анжелика отодвинула свою рюмку, но поднялся шум: «Надо, надо…»
Мать обеспокоенно возражала:
— Она плохо переносит, не стоит водки-то…
Анжелика злобно подняла рюмку и, когда стали пить, тоже проглотила свою порцию. Уже от первой рюмки ее слегка развезло, суп в качестве закуски никуда не годился. После второй рюмки она поняла, что вдребезги пьяна. Ее недуг — плохая координация — давал о себе знать.
— Может, салата? — предложил ей сосед справа. И, не дожидаясь ответа, положил ей на тарелку салат.
— Спасибо.
— Да вы ешьте, ешьте… — Он жадно поглядывал на водку, две рюмки, видимо, ничуть его не удовлетворили. — Я когда бабку хоронил, тоже есть не мог, тошнило.
— Я не потому, что тошнит, — пьяно улыбнулась она. Черный платочек (из чего только мать его выкроила?) сполз с ее плеч и упал на пол. Сосед его поднял, протянул ей, но она отмахнулась:
— Возьмите себе!
— Что? — удивился он и повесил платок на спинку ее стула.
Анжелика, уже слабо владея собой, смахнула платок на пол. Слава богу, никто на это внимания не обратил. Но соседа такое поведение молодой вдовы смутило. Он осторожно спросил:
— Вам нехорошо?
— Паршиво, — кивнула она. — Ну и что? Все паршиво. Хорошо, что все кончилось.
«Заткнись, дура! — сказала трезвая Анжелика Анжелике пьяной. — Чего болтаешь!» Но пьяная Анжелика не послушалась, ей сейчас было море по колено. Она развязно спросила:
— Вы Игоря как, хорошо знали?
— Пять лет.
— Я вас не спрашиваю — сколько, я спрашиваю — хорошо? — Ее пошатнуло, собеседник тревожно заглянул ей в глаза:
— Может, вам прилечь?
— Мне? — Она захихикала и поймала вилкой ломтик помидора. — Не хочу. Я давно уже не сплю.
Как его убили, так и не сплю.
— Ужасно… — пробормотал он. — Мы все были потрясены.
— А что — его так любили? — То ли закуска подействовала, то ли хмель понемногу выветривался, но ей вдруг полегчало, она села ровнее, скоординировала зрение и слух.
— Он был очень точным человеком.
— Каким?
— Точным. Я плохо выразился, наверное… В общем, на него можно было положиться.
— Это я и так знаю. Как вас зовут?
— Михаил.
— Миша, — прошептала она ему в лицо. — Не обращайте на меня внимания. Я пьяная очень плохая.
— Господи, кто же вас обвиняет…
— И не изображайте сочувствия, — посоветовала она. — Или вы правда сочувствуете мне?
— Странно вы как-то говорите.
— Ничего странного. Похороны — это ужасно.
Он кивнул.
— Нет, вы не поняли! — возразила она. — Ужасно то, что всем, в общем-то, все равно, что он умер, но делают такие скорбные лица…
— Вы зря так говорите, нам не все равно.
— У вас доброе лицо! — оборвала его Анжелика. Лицо у Михаила было самое обыкновенное — широкое, щекастое, очень русское. Глаза — непонимающие, немного испуганные. Комплимент его смутил, он повертел в пальцах пустую рюмку и вздохнул:
— Нет, жаль его, жаль…
— Помянем в третий раз, — возгласил Саша.
— Ну, я уже не пью! — воскликнула Анжелика, и ей больше не наливали. Выпили, разговор стал оживленным, на нее уже никто не обращал внимания. Ее мать больше не плакала, сидела, раскрасневшись, шепталась с соседкой по застолью. Лена выпила третью рюмку с трудом, но внешне ничуть не изменилась. Саша молча поглощал рыхлый кусок пирога.
— Знаете, — обратился к ней Михаил, основательно закусив и раскрасневшись. — Нас ведь тоже всех допрашивали. Приезжали на работу.
— Да? И что?
— Ничего. Спрашивали, не было ли чего странного, каких-нибудь жалоб с его стороны, намеков, вообще чего-то из ряда вон.
— Ну и не было, конечно?
— Почему — конечно?
— Потому что никто ничего странного не видел, — пояснила она. — Даже удивительно. Жил, жил и вдруг умер.
— Знаете, а ведь кое-что было, — тихо сказал Михаил. — Только вот не знаю — это имеет отношение к делу или нет?
— А что такое?
— Да вот, — он оглянулся, не курит ли кто, вытащил сигареты. — Не хотите на балкон, покурить?
