Геннадий Мельников - Ясное утро после долгой ночи
Геннадий Мельников - Ясное утро после долгой ночи краткое содержание
Геннадий Мельников
Ясное утро после долгой ночи
Старик проснулся от гулких ударов сердца и лежал неподвижно, боясь пошевелить даже рукой, потому что знал — лишнее движение болезненно и опасно после второго инфаркта. Он открыл глаза и не мигая смотрел в потолок, залитый холодной синевой рассвета. Ломило в висках, на лбу выступила испарина. Все тот же сон в течение многих ночей, многих лет…
…Долговязый в зеленой и грязной, помятой форме, с засученными рукавами стоял в трех шагах от него и, ухмыляясь, целился «вальтером» ему в переносицу. Он отчетливо видел темный кружок пулевого канала, который гипнотизировал, тянул к себе, и кроме этого кружка ничего больше в мире не существовало. Рука, как чужая, потянулась к кобуре, но это уже было неосознанно, машинально, потому что было бесполезно. И это понимал долговязый. Ухмылка сползла с его лица, и оно сделалось злым и красивым. Отрицательно покачав головой, долговязый нажал на спусковой крючок… И в этот миг все застыло: застыл вихор на макушке долговязого, застыли клубы дыма от горевшего танка, застыло время все расплылось, потеряло четкость, глубину. Остался лишь темный кружок, с которым происходило что-то странное, непонятное: он светлел, выпучивался, как торец соломинки, из которой выдувают мыльный пузырь, затем от него отделился какой-то неясный комок и поплыл в его сторону медленно и плавно, как маленький воздушный шарик. Когда комок приблизился вплотную к его лицу, он инстинктивно отклонил голову в сторону, и тогда… громыхнул выстрел, пуля обожгла кожу на виске, но у него было уже больше времени, чем у долговязого, и он успел выхватить свой пистолет из кобуры.
Диспетчер — Зоне С: факторизация по всем секторам.
Служба М — Первому: пульс сто шестьдесят.
Первый — Зоне С: нуль-позиция.
Старик проснулся второй раз и был очень удивлен: обычно после этого сна он никогда больше не засыпал. В комнате, несмотря на сдвинутые портьеры, было светло. Солнце, наискось пробиваясь сквозь цветную ткань, освещало угол комнаты, где стоял старенький «Рекорд», на пыльном экране которого четко обозначились волнистые полосы. На серванте тикал будильник, который показывал десять минут восьмого, но старик знал, что на самом деле не было еще семи, потому что он не подводил часы уже двое суток.
Старик лежал в постели, скованный слабостью. Сердце уже не стучало так сильно, как в первую минуту пробуждения, по телу разлилась успокаивающая теплота, но он все еще находился под впечатлением сна… Сна ли? Да, теперь уже, конечно, сна, потому что по истечении шестидесяти лет любое событие кажется далеким и забытым сном. Да и разве возможно это — видеть, как пуля вылетела из ствола желтоватой каплей, вылетела прямо тебе в переносицу и ты успел увернуться? Разве не смеялись ребята 31-го отдельного парашютно-десантного полка, когда он им рассказывал об этом, а много лет спустя разве не опускал глаза известный ученый, слушая его?.. Хватит лежать, пора подниматься.
Зона С — Корректору: повысить уровень в секторе 5.
На кухне старик поставил чайник на газовую плиту, прошел в ванную, побрился перед зеркальной полочкой над умывальником, умылся. И в это время засвистел чайник. Старик отключил газ. Достал из подвесного шкафа жестяную коробочку из-под растворимого кофе, в которую он высыпал чай, бросил щепотку в чайник для заварки, залил кипятком и накрыл полотенцем. Достал начатую пачку масла из холодильника, хлеб, приготовил бутерброд. Затем налил в керамическую чашку чай, положил две ложки сахара — вот и весь завтрак. Он мог бы приготовить все это с завязанными глазами, потому что вот уже десять лет, как умерла его старуха, меню завтрака было постоянным.
Позавтракав, старик стер крошки хлеба со стола, вымыл чашку над раковиной, поставил на полку и подошел к окну.
Диспетчер — Группе А орбит: факторизация.
Корректор — Диспетчеру: плотность потока падает.
Диспетчер — Зоне М: дать коразрез на группу А орбит.
Из окна третьего этажа открывался вид на Вишневую Балку — небольшой островок зелени вокруг одноэтажных частных домиков, которые со всех сторон теснились высокими блочными домами. Старик с сожалением отметил, что с каждым годом все дальше и дальше отодвигаются заросли сирени, белый дым цветущих вишен и что теперь уже не залетают весной на его балкон скворцы. Вишневая Балка отжила свой век, и старик понимал, что это необходимо, что город растет, но все-таки было жаль… Он отошел от окна и включил радио.
Диспетчер — РТ-сети: время шесть пятьдесят две.
Заканчивалась передача «Земля и люди». Старик дождался сигнала точного времени, перевел стрелки будильника на восемь часов — местное время отличалось от московского, — прослушал последние известия и стал собираться в магазин за продуктами.
Зона С — Корректору: отсутствие индекса в секторе 8.
Корректор — Первому: отказ в блок-схеме ящиков.
Первый — Корректору: дать общий фон.
Старик сменил пижаму на серый летний костюм, взял хозяйственную сумку, обул в коридоре парусиновые туфли и, потрогав еще раз ключи в кармане, чтобы убедиться, что они на месте, вышел на площадку. Захлопнув дверь, он не стал запирать ее на нижний замок потому, что выходил ненадолго. Придерживаясь за перила лестницы, старик стал спускаться вниз. На площадке первого этажа он достал связку ключей, выбрал самый маленький, подошел к простенку между второй и третьей квартирами и обнаружил, что открывать было нечего… Почтовых ящиков на месте не было. Там, где они раньше висели, выделялся серый четырехугольник незакрашенных панелей. «Интересно», — произнес старик вслух и спрятал ключи.
Сектор 8 — Диспетчеру: неполадка устранена.
Диспетчер — РТ-сети: факторизация шагов.
Где-то на четвертом этаже хлопнула дверь, и кто-то стал спускаться по лестнице. Стоять вот так и глядеть на пустую стену было неловко, и старик поспешил к выходу. «А с почтовыми ящиками скорее всего ничего страшного не произошло — сняли, чтобы произвести ремонт или заменить на новые», — подумал он, открывая дверь подъезда.
Диспетчер — Зоне В: факторизация всех секторов.
Корректор — РТ-сети: понизить уровень.
Старик зажмурился от яркого, но еще по-утреннему прохладного солнца. Сейчас оно совсем другое, чем в полдень и вечером. Утром солнце свежо, ласково, как в детстве, когда летний день впереди — целая вечность. В полдень — для него одна и та же ассоциация — зло и жестоко: когда гимнастерка на спине накалена, как жесть, а пожухлые стебли полыни — плохое укрытие от пикирующих «мессершмиттов», трассирующие очереди которых похожи на знойные лучи. Вечером солнце усталое, все познавшее, как и он сам, оно не жжет, как в полдень, но и не радует, потому что вечер — это конец дня, конец вечности, которая на самом деле оказывается не вечностью, а безжалостной шуткой, неизвестно кем и для чего придуманной. Кто это сказал? Забыл. «Расфилософствовался с самого утра, — улыбнулся старик. — Хорошее сочетание — философ, идущий за кефиром».
