Людмила Бояджиева - Уроки любви
Ромуальдос ожидал увидеть солидную даму с жемчугами до массивной талии, лорнеткой на шелковом шнурке и мопсом в полных, унизанных кольцами руках. Однажды подобная особа устроила ему сущий ад, перебирая предлагаемые апартаменты с дотошностью крестьянина, покупающего корову.
Эта же — юная, молчаливая и, по всей видимости, чертовски расточительная, не торговалась и не спорила по мелочам. Она даже не стала экзаменовать прислугу, а лишь велела перенести багаж в ее комнаты.
«Аристократов видно сразу», — подумал Ромуальдос, когда его клиентка, попав в гостиную, прежде всего бросилась к роялю и, пробежав по клавишам легкими руками, заметила: «Хороший инструмент. Но следует немедля пригласить настройщика».
Отъезжая от виллы «Фреска», что значило «прохладная», агент по недвижимости слышал приятный женский голос, напевающий что-то на непонятном языке. — «И впрямь, — жаворонок! Да к тому же красотка. Готов биться об заклад, что дня через три тут появится весьма представительный сеньор».
Сняв белую шляпу с широкими полями и необъятным газовым шарфом, эффектно играющем на ветру при путешествии в открытом автомобиле, Эжени Алуэтт позвала горничную. Молоденькая. быстроглазая девушка, со знанием дела мгновенно оценившая свою новую хозяйку, хорошо говорила по-французски. В этом городе, располагавшемся в нескольких километрах от французской границы, несмотря на ярко выраженный испанский колорит, влияние Парижа чувствовалось во всем — в звучавшей повсеместно французской речи, в меню лучших ресторанов и, конечно, — в туалетах прекрасного пола.
Получив распоряжение распаковать багаж сеньоры Алуэтт, Жанна задохнулась от восторга — такого великолепия она не видела даже на самых экстравагантных, задающих здесь тон светских модницах. — «Похоже, моя хозяйка не собирается скучать», — подумала она, развешивая в огромные, резного дерева, шифоньеры изящнейшие изделия парижских портных
Гардероб для Эжени подбирал лично Шарль с таким старанием, словно готовил наряды для героини ответственного спектакля. Роль, которую предстояло сыграть Эжени, и впрямь можно было бы назвать звездной, сумей она успешно выполнить задание.
В последние предвоенные месяцы именно Сан-Себастьян стал центром дипломатической и шпионской деятельности. Обстановка аристократического курорта, собирающего цвет европейского общества, близость к Великобритании и Франции, а также нейтралитет Испании в назревающих конфликтах, сделали приморский городок удобным местом для проведения негласных переговоров и осуществления всякого рода разведывательной деятельности — от слежки за отдыхающими здесь государственными чиновниками, ответственными лицами, аристократами, до вербовки новых агентов в элитарной среде. В Мадриде под видом дипломатической миссии разместился центр германской разведки, контролирующей ситуацию в Сан-Себастьяне.
Французы и англичане, прекрасно осведомленные о деятельности секретной службы, так же не оставили без внимания модный курорт. Сюда и прибыла Эжени Алуэтт с целью проникновения в самые высокие круги вражеской разведки.
Всего за два дня в загородном поместье Шарля де Костенжак был создан образ юной вдовы, потерявшей вскоре после свадьбы весьма состоятельного мужа — Жоржа Алуэтт-Леду, имевшего деловые связи с Россией. Урожденная Евгения Климова — дочь сибирского золотопромышленника, капризная, экстравагантная красавица, не выносила российской глубинки, где вынуждена была прозябать вместе со своим мужем-французом, увлекшимся строительством новых промыслов.
Трагическая гибель Жоржа на лесоразработках освободила Эжени. Оставив звонкую фамилию мужа — Алуэтт, что значит «жаворонок», богатая вдова отправилась в путешествие на поиски приключений. В Сан-Себастьян она должна была прибыть в сопровождении своего «жениха» — молодого бизнесмена из Штатов, снявшего виллу для своей возлюбленной с американским размахом и с американским же легкомыслием увлекшимся перед отъездом в Испанию какими-то биржевыми операциями.
— Дуглас — совершенно очаровательное, избалованное дитя. Да, впрочем, надеюсь, вы скоро увидите его, моя дорогая. — Рассказывала Эжени своей новой приятельнице Фанни Борден, чья вилла располагалась по соседству с «Фреской».
Фанни морщила короткий носик, густо покрытый пудрой. У этой миниатюрной француженки с польско-еврейскими кровями имелся пожилой ученый муж, пребывающий безвылазно в своем имении на севере Франции, и могучий покровитель в виде известного испанского коннозаводчика, обеспечивающий Фанни шикарную жизнь в Сан-Себастьяне. Кроме того, Фанни, окончившая в юности балетную школу, считала себя в душе актрисой и просто «обожала настоящее искусство».
Подбирая дом для Эжени, Шарль учел выгоду такого соседства — в доме легкомысленной Борден собиралось самое изысканное и пестрое общество. Кроме того, как сообщили донесения агентов Второго бюро, в поклонниках веселой «балерины» состоял и некий господин Доктор — эксцентричный молодой швед, выдающий себя за скучающего игрока и жуира и являвшийся, на самом деле, агентом германской разведки. С него и следовало начать свое задание Эжени.
Она потратила дней пять на то, чтобы привлечь к себе внимание курортного общества, отказываясь наотрез от всяких знакомств и развлечений, при этом появляясь в модных местах в ореоле таинственной печали и сногсшибательных туалетах, приковывавших взгляды завистниц.
— Фанни, дорогая, вы единственная, кого я хочу видеть в своем доме. — Эжени доверительно сжала руку сгорающей от любопытства женщины. — Не знаю, как скоро сумею пережить этот удар… — Она смахнула набежавшие слезы. — Я только что получила сообщение — Дуглас не вернется ко мне! А ведь мы были обручены! Когда-нибудь я смогу рассказать вам все. Но не сейчас, не сейчас!
— Ах, я так понимаю вас, бедняжка! Но все же — не стоит отчаиваться. С такой внешностью и деньгами… Да я берусь бросить к вашим ногам дюжину отборнейших кавалеров на любой вкус! Сегодня как раз у меня собирается интереснейшее общество — аристократы и богема. Будет один известнейший испанский модернист и тот деятель, что сочиняет для правительства Испании конституцию.
— Умоляю, не стоит беспокоиться обо мне. Как никогда, мне необходимо одиночество… Вы знаете, Фанни, когда сердце разбито… — Эжени, все-таки не выдержав боли, расплакалась.
И Фанни бросилась обнимать ее, мимолетно ощупывая качество кружев фантастически элегантного домашнего платья и подметив с удивлением, что тяжелый узел волос на затылке мадам Алуэтт отнюдь не накладной шиньон.
