Юлия Шилова - Никогда не бывшая твоей
— Но ведь я ничего не видела.
— Моя жена была большой любительницей по части выпить. Бороться с ней не имело смысла. В последнее время на почве пьянства у нее начиналась белая горячка, и тогда она сама не ведала, что творила. Недавно напилась до такой степени, что, когда я приехал домой, она стала кричать, что я совершенно не уделяю ей внимания, что ей скучно жить, достала пистолет и пыталась учинить суицид.
— Что учинить?
Суицид. Покончить с собой. У нее психика была нарушена. Она уже состояла на учете у психиатра, у нее был свой психоаналитик. Ты что, не знаешь, что у всех пьющих нарушена психика?!
— У нас в деревне все мужики пьющие…
— Значит твоя деревня с ярко выраженными психическими отклонениями. Значит у тебя одни психи живут.
— Психи?!
— Так вот, моя жена устала от роскоши. Ей стала сниться деревня, из которой она приехала.
— Ты женился на деревенской?
— Наверно, это была моя ошибка. Я женился на деревенской. Как говорится, из грязи — в князи. Когда чересчур нажиралась, тоже мне орала, что корову доить умеет. Что ей все надоело, что лучше уж надеть резиновые сапоги, повязать косынку и уйти на кукурузное поле.
— Куда уйти?
— На кукурузное поле. А что тебя так удивляет?
— У нас нет кукурузного поля. Только картофельное…
— А у нее было кукурузное. Получается, у каждой деревни — свое поле. Ты картошку собирала, а она кукурузу. Суть не в этом. Суть в том, что она как была пьющая деревенская баба, так ею и осталась. Я не смог сделать из нее человека. Нельзя бабу из дерьма вытаскивать. Придет время и ее в это дерьмо опять тянуть будет. Говорят, это корнями называется. Короче, у моей жены чердак снесло, и она сама себя застрелила. Пистолет, наверно, тайком от меня купила.
— Но я ничего не видела, — уже в который раз повторила я.
— А на суде ты будешь говорить, что все видела! Скажешь, что ты подруга моей жены, приехала к ней в гости из древни. Подтвердишь, что Зоя страшно пила… Если ты на суде что-то сделаешь не так или скажешь, что у тебя с ногой, я убью тебя прямо в зале суда. Мне уже терять нечего…
Неожиданно Яков взял меня за подбородок и притянул к себе. Я с ужасом посмотрела на шприц, который он держал в другой руке, и заплакала.
— А теперь говори правду! Как ты очутилась в моей машине? Кто тебя подослал? На кого ты работаешь?!
— Ни на кого я не работаю… — жалобно простонала я. — Я приехала из деревни…
— Пристрелю! Быстро отвечай! Как ты очутилась в моей машине?!
— Не знаю… Честное слово. Я ничего не помню. Покажи меня врачу. Вера Анисимовна сказала правильно. Наверное я очень сильно ударилась головой, когда падала. Меня мутит. Я думаю, что у меня сотрясение мозга.
— При сотрясении мозга память не теряют.
— Но я не знаю, что с мной случилось. Мне кажется, что я пережила что-то страшное…
— И что же такое страшное ты пережила? — Хитрые глаза Якова сузились.
— Не помню. Думаю, что я пережила какой-то шок, нервное потрясение.
— Ну вот, сейчас поспишь и все вспомнишь!
— Я хочу домой…
— Нет, милая, насчет дома тебе пока придется забыть. В этом году соберут картофельный урожай без тебя. Ты будешь ждать суда. Мне нужно списать смерть жены.
— А где я буду ждать суда?
— В этой комнате.
— В этой комнате?! — Я чуть было не потеряла сознание.
— А что тебе не нравится?
— Но ведь здесь нет окон!
— Зачем они тебе?
— Странный вопрос. Странно спрашивать, зачем человеку окна, из которых идет дневной свет. Господи, как же здесь страшно! Похоже на тюрьму.
— Милая, да ты просто никогда не сидела в тюрьме! Если хочешь, могу устроить. Это не сложно. Пара пустяков. Нет ничего легче, чем посадить человека в тюрьму, а особенно в такой стране, как наша, где у человека нет вообще никаких прав. Хочешь, я тебя обвиню в смерти моей жены? Хочешь, скажу, что ты ее застрелила?
— Что?!
— Что слышала. Тогда не рыпайся и делай все, что я тебе говорю. Ложись на живот или на бок.
Шприц, который держал Яков, был уже совсем близко, но я не двигалась и в упор смотрела на мужчину, с которым так не кстати свела меня судьба. Яков не стал больше ждать и воткнул мне шприц прямо в здоровую ногу. Я вскрикнула, но уже в следующее мгновение мне вдруг стало спокойно, все безразлично — хорошо. Яков аккуратно положил меня на кровать и прикрыл одеялом.
— Уйти она собралась… — ворчал Яков и мне казалось, что говорит он откуда-то издалека, хоть был совсем рядом. — Твоя одежда была в крови. Вера Анисимовна сожгла ее в камине. На тебе одни трусы и бинты. И куда ты собралась в таком виде?!
Я улыбнулась и пыталась поднять голову, чтобы посмотреть, во что я одета, но у меня ничего не получилось. Я вдруг подумала, что я почти голая перед незнакомым мужчиной и что этому мужчине совсем не нужна моя нагота. А еще я подумала о джинсовом костюме, который сожгла Вера Анисимовна, о том, что этот костюм я должна вернуть Галине, ведь я обещала. Увижу ли я теперь Галину? Если и увижу, то когда?
Моя голова тяжелела с каждой минутой, глаза слипались. Тело становилось легким, почти невесомым, но самое странное — мне захотелось любви. Постыдной, неприличной любви. Прямо как тогда, ночью, на капоте Сашиного «Мерседеса»… Ночь, лес и два совокупляющихся тела…
— Яков… Яков… — позвала я и почувствовала, как пересохли мои губы. Еще немного, и я уже не смогу издать ни единого звука. — Яков, останься со мной… Если бы ты знал, как я хочу тебя…
Яков устало улыбнулся и вышел из комнаты, громко хлопнув при этом дверью.
— Дурак, — с трудом простонала я. — Какой же дурак! Его женщина хочет, а он ушел. Вот и пойди, пойми этих мужиков…
Мне снился Александр, то, как он лихорадочно меня раздевал. Как закрыл мой рот поцелуем. Его руки нежно касались моего тела, двигаясь все ниже и ниже… Они касались каждого моего изгиба, и я чувствовала сладкое возбуждение, оно разливалось по всему телу… Мы двигались с ним в одном ритме пока не произошел мощный одновременный взрыв, который бросил нас в пучину мощного экстаза. Я полулежала на капоте «Мерседеса». Сашка тяжело дышал и все еще сжимал меня в своих объятиях. Он не желал отпускать меня и мысленно молил о том, чтобы это блаженство длилась вечно. А я… Я чувствовала не испытанную ранее невесомость и никак не могла поверить, что тело другого человека способно приносить такую неописуемую радость. Затем мы опять занялись любовью и на этот раз мне было еще лучше. Я занималась любовью и думала о том, что мы совершено чужие и очень разные. Этот мужчина не принадлежит мне, а я не принадлежу ему. Наверное вообще крайне редко бывает, чтобы мужчина принадлежит только одной женщине, а женщина принадлежит только одному мужчине. Я для него просто очередная победа на любовном фронте, впрочем, как и он для меня… Возможно, мы никогда больше не увидимся, останутся только воспоминания. Господи, и кто только придумал эти воспоминания, кто их только придумал! Воспоминания от слова помнить, а помнить можно, как хорошее, так и плохое… Но это будут очень хорошие воспоминания, потому что мне было очень хорошо.
