Э. Филлипс-Оппенгейм - Преступление Гаррарда
Гарвей».
Он заклеил конверт и погрузился в размышления. Ему казалось, что он был не совсем честным, составляя это письмо, хорошо знал, что в глубине души хотел лишь одного: свободы. Он ни слова не сказал об этом Мильдред и не сообщил ей, что именно является причиной этого желания. С другой стороны, он ясно сознавал, что эта истинная причина оставила бы ее совершенно равнодушной. Он теперь отлично изучил ее характер. Попроси он у нее свободу, она использовала бы это для предъявления новых денежных требований…
Раздался телефонный звонок. У аппарата был мистер Поултон.
— Я говорил с директором,— сказал он,— кажется, все можно устроить без всяких затруднений. Принесу их вам в будущий вторник.
— Только через неделю? Мой друг требует свои бумаги. Мой счет дает мне полное право получить их обратно.
— Конечно, мистер Гаррард, но такие вещи не делаются в пять минут. Постараюсь, чтобы это уладилось как можно скорее.
— Но бумаги…
Внезапно Гарвей смолк: услышал, что кто-то тихо открыл дверь, и понял, кто стоит на пороге.
— Ну ладно,— поспешно закончил он.— Только, пожалуйста, не позже будущего вторника.
Он повесил трубку. Несколько минут у него не хватало духу взглянуть на нее. Грэйс закрыла за собой дверь и положила перед ним пачку писем. Он взял перо и только теперь взглянул на нее.
Но ее лицо было спокойным. Несколько минут она, ожидая, стояла перед ним. Он облегченно вздохнул и взялся за работу.
21
Герберт Фардаль на некоторое время выкинул из головы вое свои банковские дела.
Хмурый и недовольный расхаживал он назад и вперед по вестибюлю отеля «Негреско» в Ницце. Он прошелся таким образом уже раз пятнадцать, и его терпение окончательно иссякло, когда дверь лифта открылась и на пороге показалась Мильдред. Увидев ее элегантную фигуру и очаровательную улыбку, он почувствовал, что его гнев испаряется. Она не зря заставила себя ждать: белоснежное парижское платье, черная, украшенная драгоценными перьями шляпа и очаровательные лакированные туфельки были исполнены вкуса и изящества. Мистер Фардаль любил по возможности чаще показываться с элегантными дамами того общества, в которое стремился быть принятым. Когда он поцеловал ее свежеотманикюренные пальцы, его плохое настроение окончательно исчезло.
— Я не долго заставила вас ждать? — равнодушно сказала она.— Массажистка запоздала и я чувствовала себя немного усталой.
— Всего 45 минут.
— Серьезно? Когда одеваешься, время летит так быстро! Где мы обедаем?
— Где хотите. Не отправиться ли вам в Монте-Карло?
— Прекрасно! Вы поможете мне выиграть немного денег.
Эта перспектива не привела мистера Фардаля в особый восторг. Помощь заключалась в том, что он делал за нее все ставки, расплачивался при проигрыше и предоставлял все выигранные деньги ей. Но он не хотел показаться нелюбезным.
— Мы можем зайти на полчасика в игорные залы или вернуться сразу же на автомобиле сюда.
— Увидим,— ответила она, садясь в машину.— Вы получили какие-нибудь известия из Англии?
— Ничего интересного. По возвращении из Америки ваш муж звонил мне.
— Кто знает, что ему нужно было!
— Он ничего не поручил передать и только справился о моем адресе, которого ему, конечно, не сообщили.
— Зачем ему понадобился ваш адрес? Ведь в делах у вас нет ничего общего.
— Ровно ничего. Знаете, я принял все меры, чтобы предотвратить эту возможность.
— Его фирма еще существует?
— По-видимому. Должен сказать, Мильдред, я ровно ничего не понимаю во всей этой истории. В Сити не случается вещей, которые остались бы тайной для меня. Фирма Гаррарда никогда не была акционерным обществом, никогда не опубликовывала своих отчетностей, но я хорошо знаю, она была накануне краха. Уже одно то, что Гарвей просил у меня взаймы, было плохим признаком.
— Если бы он знал об этом, то не пришел бы к вам. Он не таков.
— Если бы знал — о чем?
Опа, улыбнувшись, взглянула на него.
— О ваших намерениях.
— Намерения! — насмешливо повторил он.— Послушайте-ка, Мильдред, не хочу рассердить вас как в прошлый раз…
— Мы говорим о делах Гарвея,— прервала его Мильдред.
На минуту он погрузился в мрачные размышления.
— Ладно, закончим разговор на эту тему, прежде чем перейти к другому. Скажите, пожалуйста, за вашим мужем числится какой-нибудь коммерческий опыт? Имеет он какое-нибудь представление о делах?
— Насколько мне известно, ни малейшего. Он никогда не пытался даже ознакомиться с положением дел фирмы, совершенно не знал цены деньгам.
— В таком случае ничего не понимаю. i
— Как же так?
— Да вот в Сити очень много говорят о нем. Рассказывают, что он предпринял очень крупную спекуляцию. Колоссальными закупками собирается поднять цены на кожу. Это ему не удастся. Деловой мир не даст таким образом провести себя какому-нибудь новичку. Ему, вероятно, крайне нужны деньги, и полагаю, он неизбежно доведет себя до тюрьмы.
— Это все звучит очень печально,— вздохпула Мильдред.— Вы знаете, как я ненавижу скандалы. Было бы гораздо лучше, если бы он как-нибудь незаметно исчез. Но он, как и большинство людей в наши дни, ужасный эгоист. Знаете ли, сколько денег он оставил перед отъездом?
— Да?
— 500 фунтов,— презрительно произнесла она.
— На ведение хозяйства?
— О, да нет же. На хозяйство получаю каждый месяц эту сумму от Греторекса.
— Значит, на булавки.
— Гарвей вообще не дает мне на булавки ни гроша.
Фардаль был удивлен — ее ответ, по-видимому, не совсем удовлетворил его.
— Откуда же берутся ваши платья и вое прочее?
— Я не без средств. Имею небольшую ренту, которая оплачивает мои туалеты. Но прекратим этот разговор. Утро такое прекрасное, что не хочется предаваться заботам.
— Да, утро прекрасное.
— Я довольна платьями, которые Молинэ прислал мне из Парижа. Я очень торопила их, тем не менее они сделали все прекрасно. Это платье, например, безукоризненно.
Он не мог скрыть своего восхищения. Она была прелестно одета.
— Думаю, вы ни о чем на свете не заботитесь, кроме своих нарядов.
— О чем же другом мне думать? Игра развлекает меня, лишь если выигрываю, а спорт мне скучен. Правда, охотно танцую, но нельзя же вечно танцевать.
Фардаль нахмурился. Он был плохим танцором, и она на каждом шагу давала ему почувствовать это.
— На свете существуют еще люди,— сказал он,— они вас нисколько не интересуют?
— Не особенно. С женщинами я не лажу, а мужчины ужасно эгоистичны.
