Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти
— Что здесь плохого? Эльза чувственная женщина и не хочет превращаться в старуху. — С раздражением защитила неприятную ей особу Дикси. Она знает, что постель — лучшее лекарство от старости.
— Но ведь у нас с тобой все хорошо, детка? Я, правда, не мальчик, но свои чувства к тебе с полным правом могу назвать страстью. — Откинув одеяло Эжен поцеловал спину отвернувшейся Дикси. — Если бы ты знала, как волнуешь меня… Ну приласкай меня, девочка…
Дикси резко повернулась и муж впервые увидел в ее глазах сокрушительную неприязнь.
— Ты говоришь о страсти, да что ты знаешь о ней? То, чем мы занимаемся в постели не имеет к ней никакого отношения…
— Прости, прости, милая, ты переутомилась… Пожалуй, я лучше пойду в свою комнату. — Эжен поднялся и одел халат. — Тебе прислать чего-нибудь выпить? Не получив ответа, он заторопился прочь. — Спокойной ночи, девочка.
Дикси разрыдалась, кусая от злости подушку. Благополучие, покой, забота мужа, обожавшего ее, все радости богатства и безделья казались ей трясиной смертельной скуки, хищно засасывающей свою жертву. Она пресытилась, объелась пресным счастьем, в котором начисто отсутствовали пряности. Размеренность жизни, уверенность в завтрашнем дне, в преданности человека, живущего рядом — что значат эти «ценности» в сравнении с горькой отравой настоящей страсти? Да за часы бесплодного ожидания Чака она пережила больше, чем за все два года безоблачного счастья! Она надеялась, мечтала о чем-то, ощущая в теле былой трепет, она содрогалась от обиды и боли, убедившись, что ждала напрасно… Боже, милостивый — Скофилд ничего не заметил. Он не понял даже, что жена находится на грани истерики — ее любящий, внимательный муж! Скофилд просил приласкать его, приученный к тому, что инициатива в постели всегда принадлежала Дикси… Бедный, бедный наивный олух, верящий в свою непогрешимость, в надежность жены и все ждущий, что Дикси захочет иметь от него детей.
— Давай немного подождем. Не стоит торопиться. — Сказала она мужу вскоре после свадьбы и приняла меры против нежеланного зачатия. «Еще немного покапризничаю, и решусь» — убеждала себя Дикси, приглядываясь к чужим детям и стараясь ощутить в себе жажду материнства. Скофилд терпеливо ждал.
И вот теперь как-то вдруг стало ясно, что они лишь обманывали себя и ничего этого уже не будет — ни семейной идиллии, ни детишек с фамилией Скофилд.
Дикси не готовилась к серьезному разговору и даже не собиралась затевать что-либо подобное. Все произошло само собой. Мирный домашний вечер, столбики мошкары, пляшущие над столом, накрытым для ужина на веранде.
Шумел в траве разбрызгиваемый вертушкой дождик, сладко пахли расцветшие в кашпо балюстрады ночные фиалки. Свечи не зажгли, чтобы не привлекать мошкару. В сумерках ярко белели цветущие карликовые вишни, светились ацетиленом тяжелые кисти турецкой сирени. Дикси казалось, что она сидит вот так уже сто лет, превратившись в дряхлую, морщинистую старуху.
— …Нолленс дал мне отступную. Думаю, он еще схватится за голову, но будет поздно. — Делился своими директорскими проблемами Эжен, разминая в бледных пальцах листок мяты.
— Эжен, скажи, я очень изменилась?
— Ты о чем, девочка? Глупости! Уже вся Европа знает, что у меня жена — красавица. И ведь, шельмец, не подумал о главном. Это я о Мэтью Нолленсе. Нельзя таким людям соваться в бизнес…
— А ведь я не люблю тебя…
— Ой, дорогая моя, я лучше пойду просмотрю бумаги. У меня завтра тяжелый день. — Эжен поспешил ретироваться, но Дикси поймала его за руку. — Завтра я уйду. И пришлю тебе необходимые бумаги, мы не можем больше жить вместе. Это нечестно, глупо, жестоко.
— У тебя другой мужчина? Впрочем, — остановил жену Эжен. — Это не столь уж важно. Это ерунда, ошибки молодости… Голос его дрогнул, он рванулся, чтобы уйти, но Дикси посмотрела с мольбой: — Я очень серьезно. Не стоит больше удерживать, то чего давно уже нет. И никогда не было.
— Нет было! Тот первый вечер был! И свадебное путешествие и чудесные дни в этом доме — были! Мы были счастливы, Дикси! — Он не пытался скрыть слезы.
— Ты дал мне уверенность и покой. Я очень благодарна тебе, Скофилд, но я не могу так больше. Я начинаю ненавидеть тебя и себя. Это скотство. Прости.
Эжен рухнул в скрипнувшее под ним плетеное кресло, а Дикси ринулась в свою комнату и начала лихорадочно собирать вещи. Она торопилась, словно в доме разгорелся пожар — она спешила разорвать связывающие их узы, пока благоразумие или жалость к мужу, не призовут к примирению.
Стоящий у окна своего кабинета Эжен слышал, как выехал из гаража и умчался в сторону Парижа, подаренным им жене темно-синий «пежо».
15
— Ну вот я и дома. Роль мадам Скофилд сыграна до конца. Вряд ли стоит думать о пальмовой ветви на Каннском фестивале. — Дикси кивнула на не распакованные чемоданы. — Зато трофеи — фантастика! Шубы, «Пежо» у подъезда и еще вот это. — Подняв золотистую прядь у виска она рассматривала блестящие в ней седые нити.
— Такой положительный мужчина был… Не для тебя, видать, птичка.
— сокрушалась Лола. Дикси нахмурилась:
— Положительный? Да он был НИКАКОЙ! Мой бывший муж оказался ласковым, заботливым и назойливым ничтожеством. Я произношу это слово с прощальной нежностью. Он вовсе не виноват, бедняжка Скофилд, что ничего, абсолютно ничего не умел делать забавно — то есть хотя бы нелепо, неуклюже, пусть даже глупо — но неординарно. Эжен любил меня бездарно и бурно. Я постараюсь сохранить о нем светлую память.
— А домики, денежки? — вытаращила глаза Лола.
— Я не возьму ничего, старушка. Эжен и так лишился смысла жизни. Он едва остался жив после Сюзи, цеплялся за меня, как за спасательный круг, а я добила беднягу.
— Ох — ох! — подбоченилась Лола. — Где это вы таких мужчин встречали, тем более — важных директоров, чтобы от женских обид — и сразу головой в воду? Не засидится господин Скофилд в одиночестве, помяни мое слово. Такие кошельки на дороге не валяются. Даже полные импотенты.
— А знаешь, старушка, ведь дело не только в постели.
Возможно, Эжен как директор банка достоин восхищения, но я не способна оценить этого, как если бы кто-нибудь читал мне стихи на китайском языке. Нет — финансистов в моей жизни больше не будет.
Я чуть не упустила свой шанс, теряя годы! Господи, как же мне хочется повеселиться, покуролесить! А главное — стать настоящей актрисой. Я еще успею, обязательно успею!
…Устроенная вскоре Дикси грандиозная вечеринка должна была знаменовать ее возвращение к былому образу жизни. Кроме того, почти каждый из приглашенных мог стать полезным в деле восстановления актерской карьеры Дикси. И каждому из них, отведя в кабинет деда, она говорила примерно одно:
