Дьюи Вард - Замок в лунном свете
— Сейчас вам станет лучше, Морин. Вы позволите мне называть вас по имени? — он вложил в мои пальцы кусочек ваты, прижал к предплечью, куда был сделан укол.
Медленно возвращалось ощущение действительности. Через некоторое время я совсем успокоилась. Мир вокруг стал четким и ясным. Доктор Питерс сидел за своим столом и терпеливо ждал.
— Барон… — прошептала я.
— С ним что-то произошло?
— Его забрал шериф Фостер. Сегодня после обеда. Сказал, что Барон представляет опасность, может кого-нибудь укусить, и его должен осмотреть ветеринар в Гейнсвилле. Разумеется, это желание бабушки.
— Ветеринар просто обследует его, убедится, что собака здорова, и Фостер привезет Барона обратно.
Я покачала головой.
— Вы ошибаетесь. Насколько я понимаю, шериф вообще не собирался везти его в Гейнсвилл.
— Неужели? Может быть, имеет смысл позвонить Фостеру?
— Бесполезно…
Не обращая внимания на мои протесты, доктор Питерс поднял телефонную трубку.
— Соедините меня с шерифом, Кора. Нет-нет, ничего серьезного. Да, пожалуйста, если он дома.
Послышались длинные гудки, затем в мембране проскрежетал мужской голос: «Алло, Фостер слушает».
— Питерс. Добрый вечер, шериф. Меня интересует, какое заключение дал ветеринар по поводу собаки, принадлежащей мисс Томас…
Я не могла разобрать, что ответил Фостер, но этого и не требовалось. Все сказанное можно было прочесть на лице доктора Питерса. Его брови сдвинулись к переносице, рука, державшая трубку, напряглась — Алло, — донесся до меня голос шерифа, — алло, вы меня слушаете?
Доктор Питерс, не отвечая, повесил трубку, вытер лоб тыльной стороной ладони, откашлялся и наконец медленно произнес:
— Вы были правы, Морин. Этот кретин утверждает, что собака бросилась на него, и ему пришлось ее застрелить. В целях самообороны.
У меня перехватило дыхание. Хотя я уже знала, что Барон обречен с того момента как оказался в машине Фостера, только сейчас пришло ясное осознание того, что один из моих друзей мертв; Непоправимое произошло вновь. Казалось, я должна была разрыдаться, но слез не было. Я сидела как каменная.
— Дорогая бабушка всегда доводит задуманное до конца. Барон сильно мешал ей.
— Как и Сэм?
Я недоумевающе взглянула на доктора.
— Сэм? При чем тут Сэм?
— Вы сами с этого начали, Морин. Первые ваши слова были, что миссис Томас уберет Барона с дороги, как и Сэма. Что вы под этим подразумевали?
В растерянности я покачала головой.
— Не знаю. Не верится, что я могла сказать такое. Кажется, у меня совсем не осталось ни сил, ни желания бороться. Лучше всего оказаться в привычной обстановке. В клинике.
— Вы действительно хотите этого? Совершенно искренне?
— Увы, нет, — ответ получился простым. Гораздо проще, чем я ожидала.
Он с видимым облегчением откинулся на спинку стула.
— Но почему, почему вы так твердо уверены, что бабушка поставила перед собой цель уничтожить вас? Лишить вас всего, что вам дорого?
— Вы думаете, к амнезии прибавилась и мания преследования? — я с горечью усмехнулась.
Он протестующе поднял руку:
— Эти слова произнесли вы, Морин — не я. Я только задал вопрос.
Раскрыв на коленях сумочку, я достала сигареты, закурила. Мысли медленно, словно облака дыма, проплывали в голове. Можно ли было объяснить с точки зрения логики то, что терзало меня уже несколько лет?
— Ненависть. — Разгадка пришла сама собой. — Мотив всех ее поступков — ненависть. Может быть, она никогда не знала, что такое любовь, и потому ненавидит людей, которые счастливы в любви. Вы не поверите, доктор, было время, когда мы были счастливы — родители, Сэм, я. Ей невыносимо было видеть такое. Она не могла простить своему единственному сыну того, что он больше не держится за ее юбку, и вынудила его переехать с семьей в «Хогенциннен». Что из этого вышло, вам, наверное, известно. Семья была разрушена. Мать ушла из дома, Сэм погиб. Я тоже попыталась убежать, но была возвращена с позором… — я закрыла лицо руками. — Только отец остался с ней. Бедный отец! Он опустился до такой степени, что стал чем-то вроде ее комнатной собачки. Жалкий, спившийся, бесхребетный.
— А вы, Морин?
— Я сопротивляюсь, а значит, опасна для нее. Единственный выход — запереть меня в городскую больницу, — я подняла голову и взглянула ему прямо в глаза. — Вы мне верите?
— У меня не создалось впечатление, что вы все это выдумали. Конечно, вы склонны преувеличивать. Но отношение бабушки к вам тоже бросилось мне в глаза и показалось, мягко говоря, немного странным.
— Вы видели ее всего однажды, после того случая с упакованными вещами.
— И второй раз сегодня утром.
— Сегодня утром? — я удивленно посмотрела на него.
Он улыбнулся:
— Она вызвала меня, посчитав ваш ночной побег окончательным доказательством болезни. Тогда-то она и потребовала немедленно отправить вас в клинику. Разумеется, я отказался дать какое-либо заключение без осмотра.
— И сейчас проводите этот осмотр?
— Вы сами ко мне пришли.
Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Что-то в его словах смутило меня, и я не могла найти причину… Внезапно меня осенило.
— Во сколько вы приехали в «Хогенциннен»? Вернее, во сколько она вам звонила? — мой вопрос сбил его с толку.
— В начале десятого. Почему вы спрашиваете?
— Насколько я помню, она никогда не встает раньше одиннадцати. Пока не разберется со своей корреспонденцией.
— Корреспонденцией? У нее обширная переписка, много подруг?
— Сомневаюсь, что на всем белом свете у нее найдется хотя бы один друг, — замечание доктора меня рассмешило.
— Тогда какого рода получаемые ею письма? — он выглядел озадаченным.
— Я и сама удивляюсь… Однажды, давно, еще задолго до моего переезда в Нью-Йорк, я не удержалась и заглянула в замочную скважину. Конечно, воспитанные дети не должны так делать…
— И что же вы увидели?
— Ничего особенного. Она сидела за столом и, не отрываясь, что-то писала. Для меня это перестало быть тайной, и я больше не интересовалась ее утренними занятиями.
Доктор Питерс поднялся с места.
— Согласитесь, никто не может ей запретить что-то писать по утрам — будь то письма или мемуары. Я хотел бы сказать вам насчет вашей бабушки другое, Морин. Люди, привыкшие к беспрекословному подчинению, в большинстве случаев теряются, встречая сопротивление. Если вы останетесь работать в гостинице и станете самостоятельно зарабатывать на жизнь, она рано или поздно оставит вас в покое.
— Хотелось бы, чтобы это было так! Только вот не верится. В любом случае, вы наконец-то получили долгожданную возможность подробно выслушать свою пациентку, — я беспомощно улыбнулась. — Теперь ваша совесть чиста?
