Барбара Майклз - Призрак Белой Дамы
Выругавшись, Клэр закрыл окно. Он считал, что я сплю, а я, видя его настроение, не хотела выводить его из этого заблуждения. Из своего уголка я бросила взгляд в окошко, но не нашла снаружи ничего привлекательного.
По запаху можно было догадаться, что мы проезжаем через большой город. Пахло еще хуже, чем в Лондоне. Дома вдоль узенькой улочки были переполнены, как и те, что я видела в Лондоне, но не так стары. Ветхость и убогость этих коробок грязно-серого цвета были заметны даже в сгущающихся сумерках. Потом я увидела в дальнем конце улицы какое-то движение, — движение и отблеск света. Фигуры обрели четкость. Я смотрела на их приближение широко раскрытыми глазами.
Эти фигуры были порождением тесноты и отвратительных, вонючих улиц. Скособоченные, недоросшие, уродливые — ни один человек из этой молчавшей, спотыкающейся процессии не шел прямо. Самых слабых поддерживали те, кто был посильнее. Лохмотья, в которые они были одеты, почти не прикрывали их тощих тел. Образы из страшной сказки обрели плоть в ночи; языческие демоны, живущие в недрах земли, должно быть, выглядели именно так.
Один из них замешкался возле кареты, и свет от лампы упал на его лицо. У меня вырвался звук, заставивший Клэра резко обернуться.
— Это дети, — выдавила я. — Дети…
Приобняв меня за плечи, Клэр с силой отстранил меня от окна.
— Я избегаю города, когда это возможно. К сожалению, мы попали сюда в час, когда закончилась дневная смена.
— Дети, — повторила я в ужасе, — тому, кого я разглядела, не больше…
— Ему не меньше девяти, — прервал меня Клэр. — Нанимать на работу детей до этого возраста запрещено законом.
Судя по росту, ребенку было не больше пяти лет. Может быть, закон нарушали, а может быть, условия работы были таковы, что так уродовали людей. Я не могла решить, что хуже.
— Но ведь был закон, — я не могла успокоиться, — закон о работающих маленьких детях, в прошлом году…
Клэр снова перебил меня, и это должно было бы меня насторожить: обычно он был весьма щепетилен в таких вещах.
— Думаю, вы имеете в виду «Постановление о работе в шахтах», которое запрещает использовать женщин и детей для работы под землей. Однако вы неплохо осведомлены о таком неженском предмете… Полагаю, благодаря своему обожателю-радикалу.
Я ничего не ответила на это замечание, и через мгновение Кларг отпустил мои плечи и уселся на свое место. Он был раздражен.
Джонатан рассказывал именно о шахтах, я очень живо помнила его рассказ о страшном положении детей. Его описание потрясло меня, но теперь я видела, что никакими словами не опишешь этого ужаса. А ведь эти несчастные дети работали не на шахтах, а на фабрике, — на фабрике по производству тканей — шелковых, льняных, шерстяных. Какие же условия должны быть на ней, чтобы получались такие пугающие обломки человеческих существ? В первый, но далеко не в последний раз я пожалела, что так старательно замыкала свой слух при разговорах с Джонатаном. Он оказался прав. Я не избежала зрелища нищеты и бедствий, вырвавшись из Лондона.
Снова путешествие, долженствующее изменить мою жизнь, отмечено зловещим предзнаменованием. Среди лондонской жизни я позабыла нищих на зловонных улицах, память о них просто вытиснилась блеском Риджент-стрит. Но на этот раз безобразную реальность нельзя было забыть так легко.
Полночь.
Само слово наполнено потусторонним мистическим смыслом, — это час, когда приоткрываются могилы и высвобождаются силы зла. В первую ночь, проведенную мною в стенах Грейгаллоуза, звук часов, отбивающих полночь, принес смутные и угрюмые мысли.
Я достигла той точки физического и морального изнеможения, при которой уже не можешь уснуть, несмотря на страстное желание. Еще почти час после неприятного столкновения в фабричном городе мы ехали по скверным дорогам, размытым дождем и темным, как комната без окон. Вид дома не вселил в меня бодрости духа. Несмотря на приветливый свет из окон, он имел непривлекательный вид, его контуры терялись среди деревьев.
Пришлось знакомиться со слугами. Клэр не хвастался, говоря, что все его приказания выполняются. Несмотря на нашу задержку и поздний час, весь штат прислуги вышел поприветствовать нас. Домоправительницу — маленькую полную женщину, украшенную снежно-белыми волосами, — звали миссис Эндрюс. Она была отдаленной родственницей Клэра. Держалась она на грани подобострастия, и это было неприятно для женщины ее лет и изящной внешности. Несколько раз я замечала, что она искоса поглядывает на меня с довольно хитрым выражением. Это можно было понять: я была неизвестной величиной, и мое отношение к подчиненным нуждалось в изучении.
Попав в жарко натопленное помещение после целого дня пронизывающей холодной сырости, я начала клевать носом. Но все же меня разбирало любопытство — хотелось познакомиться с домом, и я огорчилась, когда Клэр сказал в своей обычной, не допускающей возражений манере:
— Миссис Эндрюс, ее милость съест тарелку супа у себя в комнате и тотчас ляжет. Состояние ее здоровья оставляет желать лучшего, мы должны быть с нею бережны.
— Да, милорд. — Миссис Эндрюс сделала реверанс. — Как прикажете. А вы…
— Буду обедать. Сперва пришлите ко мне Бертона. У меня есть кое-какие распоряжения, касающиеся поместья. — Он чопорно склонился к моей руке. — Доброй ночи, леди Клэр. Отдохните, как следует.
Я поднялась по лестнице в сопровождении пыхтящей миссис Эндрюс. Ее попытки помочь мне одновременно и раздражали, и смущали меня. Будучи дородной, она нуждалась в моей поддержке больше, чем я в ее.
Взглянув на свою комнату, я вскрикнула от восторга. Миссис Эндрюс, отступившая немного, чтобы увидеть мою реакцию, облегченно вздохнула, и этот вздох успокоения сказал мне о ее хозяине и моем муже больше, чем смогла бы сделать длинная лекция.
— Надеюсь, ваша милость довольны. Я старалась исполнить приказания его милости как можно точнее, но…
— Это восхитительно, — промолвила я.
Комната была очень велика, с огромным каменным камином, занимавшим половину стены, и очень элегантна. Клэр подобрал светлые тона: кремовый, бледно-желтый, нежнейший голубой, розовый. Везде были китайские ковры и расшитые драпировки. Мебель, украшенная дивной резьбой, тоже была китайской.
Сдав меня с рук на руки горничной, миссис Эндрюс удалилась, чтобы прислуживать его милости. Я глядела на Анну, несколько оробев: это была рослая сильная девица, не отличавшаяся красотой, как, впрочем, и все другие служанки Клэра. Он не переносил нерасторопности или же слабости. Широкое обветренное лицо Анны внушало доверие, и мне подумалось, что она должна быть опытной горничной. Это предположение подтвердилось. Она говорила на правильном английском, тогда как большинство местных жителей общалось на каком-то варварском диалекте, не более понятном для меня, чем греческий язык.
