Марна Келлог - Бриллиант
Я перевернула первое основание с вмятиной и взялась за дела. Деревянная ручка острого, как скальпель, ножа удобно лежала в руке. Работа шла очень медленно. Как только лапки оправы были готовы, я вставила камни, и слегка нагретый, смягченный металл надежно их охватил. Потом я загнула лапки, срезала лишнюю платину и немного поджала, так чтобы камни не шатались. Свет, проходивший сквозь бриллианты и отражавшийся от них, казался магическим и таинственным. Копия была неотличима от оригинала.
Я полностью сосредоточилась на работе и к вечеру закончила все оправы. Поверьте, очень нелегко выносить не только физическое напряжение, которого требует такая сосредоточенность, но и нестерпимо яркий свет. Плечи и шея затекли настолько, что почти не двигались, а глаза горели, словно в них насыпали песку, и было больно моргать. Но я все же собралась с силами, убрала колье, разложила инструменты по своим местам и убрала в комнате. Прежде чем закрыть мастерскую, я вынула «Любимца королевы» и прижала к щеке. Он опалял огнем. Я горела. Мы с принцем Альбертом улыбнулись друг другу. Все равно что иметь тайного любовника. Я поцеловала его на ночь, перед тем как положить браслет на место.
На кухне было темно, как в пещере, и так же холодно, поэтому я включила плиту, налила огромную порцию шотландского виски, сделала большую миску поп-корна, завернулась в кашемировую шаль и тупо смотрела в телевизионный экран, пока не настало время ложиться спать.
Глава 19
В понедельник утром я проснулась в шесть под трезвон будильника и услышала стук дождя по стеклам. Итон-сквер была туманной и тихой. Я люблю дождь. Может, именно потому так обожаю Лондон: в Оклахоме вообще нет дождей, о которых стоило бы говорить, а в мокрую лондонскую погоду я чувствую себя под защитой многовековой высокомерной английской выносливости, позволяющей терпеть не слишком приятный английский климат.
Поглубже зарывшись в одеяла, я прослушала новости на «Би-би-си» и уже подумывала было позвонить и сказать, что сегодня не приду на работу, но вовремя спохватилась.
Я позавтракала в автобусе: как всегда, каждый день одно и то же — горячий сладкий глазированный хворост из «Ориел», нашей маленькой французской кондитерской на Кливден-плейс. Я сидела на своем обычном месте в окружении постоянных пассажиров. Все дружно жевали — кто бисквиты, кто круассаны — и читали газеты, пока автобус, как неуклюжая баржа, рассекал лужи на мостовой. Буду ли я так уж сильно скучать по всему этому, когда навсегда уеду во Францию? Не настолько, чтобы удержать меня здесь, когда бы ни настал этот день.
Обычно, я прихожу в офис первой, и это утро не стало исключением. Наш древний швейцар Олкотт и я всегда соревнуемся, кто успеет раньше, но это всего лишь игра вроде тех, в какие играют внуки с дедом и бабкой, позволяя старшим выиграть, чтобы не ранить их чувства. Он стар и едва двигается, и, даже если приходит до меня, я всегда могу обогнать его на ступеньках, но не делаю этого. Однако сегодня утром его нигде не было видно, а ведь уже половина восьмого.
Маленькие огоньки виднелись в окнах первого и второго этажей. Я толкнула тяжелую калитку из кованого железа, поднялась на крыльцо и открыла дверь.
— Доброе утро, Роджер, — поздоровалась я со старшим охранником, сидевшим за высокой стойкой, отгороженной пуленепробиваемым стеклом, перед длинным рядом мониторов, отслеживавших каждое движение посетителей. — Хорошо провели уик-энд?
— В отделах живописи и мебели было полно народу. Все эксперты только и гудели о наследстве леди Карстерз. Все два дня не выходили из кабинетов.
— Еще бы! Ладно, увидимся.
— Удачного вам дня, мисс Кик.
Я положила сумочку на конвейер рентген-детектора, подобного тому, какие стоят в аэропортах, прошла через детектор металлов, поздоровалась с охранницей, безмозглой девицей из ночной смены, повсюду следующей за Роджером, как дрессированная собачка, и вошла в уютный, безмятежный, таинственный и волшебный мир «Баллантайн энд компани окшениерз».
Огромный дом был молчалив. Спокоен. В воздухе пахло нашей специальной полиролью для мебели с ароматом кедра. Из аукционного и выставочного залов не доносилось ни звука, сверху, где балконы второго и третьего этажей окружали просторный атриум первого, тоже не доносилось ни звука. Я поднялась по широкой лестнице на второй этаж, где находились кабинеты администрации, включила свет над своим столом, стоявшим на площадке. Это был не стол, а грозное боевое судно, вполне подходящее для грозной воинствующей женщины, откуда я смотрела вниз, с надменным видом «положение обязывает» на любого раба, посмевшего приблизиться ко мне. Это был мой дом.
Внизу открылась входная дверь, и появился Олкотт.
— Доброе утро, Олкотт, — окликнула я, снимая перчатки и включая компьютер.
— Доброе утро, мисс Кик, — жизнерадостно помахал он.
Я включила еще несколько ламп, и в приемной сразу стало уютно. Панели вишневого дерева отливали благородным глубоким цветом, оттеняя контрастные тона древнего персидского ковра. Маленькие музейные лампочки зажглись над серией рисунков Пикассо, разместившихся на дальней стене, и совершенно поразительным Констеблом, висевшим прямо напротив площадки: ни одна из этих работ не нашла достойных покупателей за ту цену, которую просили хозяева, и теперь они принадлежали фирме. У нас скопилось много вещей подобного рода от прошлых аукционов, на которых выставлялись как современные мастера, так и английские живописцы восемнадцатого века. К сожалению, и Бертрам, и Оуэн в свое время надавали несбыточных обещаний владельцам, надеясь, что те принесут им работы более высокого качества. Что же, мы действительно получили несколько достойных картин, но куда меньше покупателей, чем ожидалось (или, лучше сказать, требовалось, если вы уже доняли, как работают аукционные фирмы), так что пришлось оставлять все эти работы себе, что еще глубже повергло нас в долги. Но как бы дорого они ни обошлись нам, все же глаз куда с большим удовольствием отдыхал на них, чем на старых, избитых гравюрах со сценами охоты, которые так нравились Бенджамину.
— Доброе утро… что? — рявкнул кто-то. Повернувшись, я увидела проходившего через пульт охраны Бертрама.
Девушка вытаращилась на него.
— Доброе утро, мистер Тейлор, — наставительно поправил он. — Когда вы научитесь отвечать правильно? И встаньте, когда я вхожу. Да, и откиньте волосы со лба!
К тому времени, как она отцепила ноги от ножек стула и поднялась, Бертрам уже был на середине лестницы и, взглянув на меня, покачал головой:
— Где мы только откапываем этих людей?
