Ольга Строгова - Дневник грешницы
Своими изящными руками в тонких перчатках он скатывал снежные шары и укладывал их в ряд. Основание снежной крепости было уже готово; рядом с Алексеем, пыхтя от усердия, возились два краснощеких карапуза лет шести-семи в коротких, туго подпоясанных тулупчиках.
Не замеченная ими, я стояла, любуясь этой прелестной картиной. Но карапузам скоро наскучил мирный созидательный труд, и они принялись кидаться друг в друга снежками. Один из снежков попал в Алексея; он повернулся (я увидела его в профиль) и сделал очень серьезное лицо.
Но выговора не последовало; вместо этого он, нагнувшись, сам слепил снежок и запустил им в обидчика. Двор огласился восторженным визгом. Карапузы, мгновенно укрывшись за недостроенной крепостной стеной, устроили в четыре руки настоящий артиллерийский обстрел.
Кто бы мог сказать сейчас, глядя на графа, весело хохочущего, гибкого, юношески стройного и ловкого красавца, что это серьезный ученый, весьма уважаемый в губернии и известный при дворе человек и что ему давно перевалило за сорок? И кто мог бы устоять на месте и не присоединиться к этому безудержному веселью? Может, кто-то и мог бы, но не я.
Увлеченный сражением граф даже не сразу заметил, что к нему пришла помощь. А дети, замершие было при явлении неизвестной дамы, увидев, что она с самым решительным видом взялась также за снежки, радостно завопили и удвоили усилия.
– Анна, – произнес граф совершенно с тем же выражением, что и вчера, – Анна…
Ловко пущенный одним из карапузов снежок попал ему в затылок. Он вздрогнул и провел ладонью перед глазами, словно сомневаясь в правдивости того, что видит. Потом улыбнулся (о, сколько сердечного тепла было в его лучезарной улыбке!) и взял меня под руку.
– Идемте выпьем чаю, – предложил он, – и вы все мне расскажете.
Карапузы обиженно взвыли. Алексей мгновенно успокоил их, пообещав, что завтра они вместе с кучером Семеном отправятся в лес за елкой.
* * *Чай нам подали в кабинет графа. Только почувствовав ни с чем не сравнимый по прелести аромат свежей сдобы, я вспомнила, что не ела уже более суток.
Следом за слугою, принесшим чайный поднос, в кабинет вернулся и сам граф. Я оторвалась от созерцания книжных полок, на которых за тонкими зеленоватыми стеклами тускло мерцали сокровища на всех, как мне тогда показалось, языках мира. Граф собственноручно отодвинул от стола старинное дубовое кресло и пригласил меня садиться; сам же устроился напротив и, скрестив пальцы и положив на них подбородок, устремил на меня вопросительный взгляд.
Однако, почувствовав мое голодное смущение, снова улыбнулся, на сей раз – несколько виновато, и налил мне и себе чаю из пузатого английского чайничка.
Румяные горячие бублики были восхитительны, и как чудесно таяло во рту свежайшее сливочное масло! Граф, едва отпив из своей чашки, молча и деликатно дожидался, пока удовлетворится мой аппетит.
– Я должна сама зарабатывать себе на жизнь, – сообщила я, доев последний кусок и промокнув губы салфеткой из тончайшего брюссельского полотна. – Вот, ищу место гувернантки. Оттого и приехала к вам, что папенька сказал…
Граф покачал головой и с грустью взглянул на меня своими прекрасными, глубокими, как северное море, глазами.
– Папенька сказал, что вам нужна гувернантка для племянников… и что он может доверить меня только вам, – прибавила я, не опасаясь быть уличенной в неточности.
– Анна, – отвечал граф, вздохнув, – вы – и в гувернантках? Ну почему Владимир Андреевич просто не обратился ко мне, ведь он знал, что всегда может рассчитывать…
– Ни папенька, ни я не хотим ни у кого одалживаться. Решение мое твердо, граф. Раз вы не можете взять меня на службу, то я…
– Подождите, Анна! – Граф, увидев, что я готова встать, установил меня почти умоляющим жестом. – Подождите! Я не говорил, что не могу взять вас!
– Но как же, ведь ваша жена…
Граф снова сделал тот же жест. Потом встал и в задумчивости подошел к окну.
Я, затаив дыхание, ждала.
– Их зовут Ваня и Митя, – сказал наконец граф. – Ване семь лет, Мите недавно исполнилось восемь. Оба большие шалуны. Скажите, с чего бы вы начали свои занятия с ними?
В растерянности от неожиданного экзамена я снова посмотрела на плотно уставленные книжные полки.
«А. С. Пушкин. Сказки». Золотая вязь на темно-алом сафьяновом переплете остановила мой взгляд.
– Мы с ними читали бы вместе «Сказку о царе Салтане» и переписывали в тетрадку особенно понравившиеся места… Еще хорошо было бы им самим сделать рисунки к сказке, карандашами или красками…
Граф повернулся и посмотрел на меня с новым, весьма ободрившим меня выражением.
– Что же касается арифметики, – продолжала я свою импровизацию, – то сначала мы научились бы складывать… то, что им нравится: яблоки, конфеты, орехи… а затем вычитать и делить их поровну.
– А естествознание? – спросил, улыбаясь, граф.
– О, но ведь они только что на дворе играли в снежки! Самое время, – я чувствовала себя все более и более уверенно, – узнать, отчего вода зимой превращается в снег и лед.
– Прекрасно, – кивнул граф, – мне нравится ваша образовательная программа. Идите же, ваши ученики ждут вас.
Говоря так, он смотрел на меня серьезно и даже, как мне показалось, уважительно.
Но все же я должна была спросить:
– А как же… другая гувернантка?
– Ее день был вчера, – молвил граф, подходя ко мне. – Ваш, Анна, сегодня. Нынче вечером мы спросим детей, какая Анна понравилась им больше (ту, которую приняла моя жена, тоже зовут Анной) и с кем они хотели бы остаться.
– Ну что же, это справедливо, – отвечала я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно, и пытаясь унять бешеный стук сердца, отозвавшегося на его приближение.
Не помню, как я вышла из кабинета, не помню, как дошла до детской. В моих ушах звучал его голос, пожелавший мне удачи, и я все еще чувствовала его запах – чудесный холодновато-тонкий аромат, – словно я унесла с собой кусочек невидимого облака, невесомый обрывок летнего тумана…
Да, Жюли, да! Ты все давно поняла! Только не спрашивай меня, чего я хочу и на что надеюсь… Для меня видеть его, говорить с ним, находиться с ним под одной крышей – уже величайшее, невообразимое счастье!
Но чтобы это счастье осуществилось, сейчас мне надо взять себя в руки, войти к детям и провести с ними день так, чтобы в выборе между двумя Аннами у них не осталось никакого сомнения.
Однако уже поздно, а мне нужно еще написать папеньке. Но я непременно продолжу завтра, и тогда уж подробно расскажу тебе обо всем: и как я осталась в доме у графа, и о том, что произошло после.
Твоя любящая и исполненная надежд Анна.
![Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1](/uploads/posts/books/41661/41661.jpg)
