Анастасия Машкова - Поющая в репейнике
– Да-да, Павел Иванович. Вы поступаете как честный взрослый мужчина. Я понимаю. Ну, с Богом…
Аля крестит их. Супин помогает Мане надеть пальто, и они выходят. Аля смотрит на хлопнувшую дверь, сует руку в карман, шуршит фантиками. И не понимает, как ей дальше жить и что делать.
* * *– Я заеду за тобой вечером. Потом – за вещами к Але, потом – ко мне. Нет, сначала где-нибудь поужинаем, – хозяйским тоном говорит Супин, остановив машину у поворота к зданию их фирмы.
Маня смотрит на Павла изумленно, будто видит впервые. Ей кажется, что она спит. И вот сейчас проснется, и Полкан, поправив дурацкие очки на переносице, вперит в нее стальной взгляд:
«Мария, вы уже опаздываете. Что смотрите? Вперед, в контору! И принимайтесь за отчет!»
– Ма-аш! Ты слышишь меня вообще?
Супин смеется и хватает ее нос своими длиннющими пальцами.
– Тебе в детстве сливку делали?
– Вот глупый какой! – стряхивает его руку Маня и тоже смеется.
– Приду на работу с синим носом. «Что с вами?» – спросит брезгливо Блинова. А я отвечу: «Любовник нос прикусил». «Какой еще любовник?! Гастарбайтер?» – «Никак нет, Наталья Петровна. Это сотворил наш глубокоуважаемый шеф – Павел Иванович Супин. По кличке Полкан».
Маня артистично изображает диалог в лицах.
– Вот всего этого можешь не говорить. Еще кондрашка хватит наших бабок.
Павел наклоняется к Мане и целует ее в губы. Строго так, почти по родственному.
– Все, Мань, беги. И работай как следует. И не звони мне каждые пятнадцать минут!
– Это еще почему? – обижается Мария.
– Блюди конспирацию.
– Трус! – весело фыркает Голубцова и выпархивает из машины.
«Конечно, трус. Еще какой», – говорит про себя Супин, мрачнея.
Влетев в бух-столовку, счастливая Голубцова останавливается, обескураженно глядя на коллег.
Елена Стефановна сидит на стуле, в изнеможении откинувшись и обливаясь слезами, а над ней стоит Блинова и пытается влить в рот Утки какую-то мутную жидкость из стаканчика.
– Оставь, Ната. Это не поможет. Это совершенно пустое, – лепечет Утинская, всхлипывая.
Кружевной воротничок вздымается на ее груди, кудряшки на затылке трясутся.
– Выпей профилактически, Ленушка. Я волнуюсь за твое сердце.
Блинова выглядит встревоженной не на шутку.
– Что происходит? – Маня роняет сумку на пол.
– Не спрашивай, Голубцова. Это просто Содом с Гоморрой. Просто космическая катастрофа.
– Новости относительно следствия? – холодеет Маня.
– Да какое, к черту, следствие?! Если бы следствие! У Стефанны Бобочка загулял. Можешь ты себе представить такую вибрацию?!
– Ната, ну ты как всегда грубо, – Утка заходится в рыданиях.
– Да что уж тут еще скажешь? Так оно и есть, – басит правдолюбка Блинова.
– Не может этого быть, – выдыхает Маня и снимает пальто.
– Я тоже не поверила бы никогда, Манечка, если бы не своими глазами… своими… – подбородок Елены Стефановны конвульсивно подергивается, и она принимается всхлипывать с новой силой.
– Вот, Мария, мотай на ус, что такое эти мужики, и не верь ни одному из них. Все кровопийцы и предатели! Даже самые проверенные.
Наталье Петровне удается поднести стаканчик к губам подруги. Утка глотает капли и занюхивает их отглаженной манжетой.
Блинова, выдохнув, усаживается на свой стул с чувством выполненного долга.
– Значит, вчера к Борису Аркадьевичу, то есть к Бобочке – чтоб ему икалось до второго пришествия! – пришла аспирантка. Ленушка видела ее сто раз. Ну, крыска и крыска. Химоза недорезанная.
– Ната! – с укоризной всхлипывает Утинская.
– А что тут расшаркиваться? Химоза и есть. – Долго они в кабинете профессора насчет кандидатской все лопотали. Потом Лена слышит – замолчали. Ага. Она думает – совсем химоза истерзала Бобочку. Надо чай им предложить и под это дело вытурить зануду. Ну, нос свой она в кабинет просовывает, а там…
Утка истерически икает.
– А там химоза стоит около стула Бобочки и просто душит его в своих клешнях. Можешь себе представить?! А он, не будь дурак, руку ей под юбку сунул…
– Ната, прекрати немедленно эту вакханалию! Мои уши не желают больше это слышать!
– В самом деле, Наталья Петровна, к чему все это обсуждать? Елена Стефановна и ее муж сами как-нибудь разберутся. Без нас с вами.
– Да, Манечка, правильно. К тому же Бобочка мне попытался объяснить, что ему ресничка в глаз попала и Поля хотела вынуть ее.
– Ага, так ты и поверила. Поэтому и рыдаешь, – покусывает вампирски-алые губы Блинова.
Утка прижимает платочек к глазам и роняет голову на стол.
– Но что же теперь мне делать? Я ведь жизнь прожила с ним, и ни единого повода… Ни одного раза!
Она вдруг затихает и поднимает голову:
– Нет, в Ессентуках была одна врачиха. Очень вульгарная дама. Вот с ней, быть может.
– Да хорош твой Бобочка, как и все они! – обрушивается на нее с новой силой Блинова. – Под юбку лез, вот тебе и все доказательства. Ты ж не слепая!
Елена Стефановна выпрямляется, утирает глаза.
– Да. Довольно. Это ты права, Ната. Где моя гордость, в конце концов? Больше я не позволю себя разрушать! Не для того меня вселенная породила. Молчите, девочки!
Она хватает свой телефон и набирает номер.
– Борис?
Такого холода и металла Маня в голосе Утки еще не слышала.
– Да, я хотела тебе сообщить, что бригаду маляров я выставлю вон. Нет. Спасибо… Значит, будем жить с одной оштукатуренной стеной. Вернее, так. Ты будешь жить со стеной, а я перебираюсь в залу и вставляю замок!
Ее нос из красного становится лиловым, а голос начинает предательски дрожать.
– А при чем тут румынская стенка? Стенка больше не понадобится. Я свой век и с собственными вещами доживать могу. Не нищенка какая-нибудь. И не побирушка. Вот так вот, профессор!
Она с силой жмет на кнопку – дает отбой.
Блинова смотрит на нее, раскрыв рот. Краснота, заливающая ее лицо, не предвещает ничего хорошего.
– То есть что это ты там про побирушку? Это, значит, стеночку мою ты выбрасываешь?
– Ната, зачем выбрасывать? Я просто отказываюсь от нее. Отдашь кому-нибудь еще. Вон, Манечке, к примеру.
Наталья Петровна поднимается, упирая руки в крутые бока.
– Манечке?! Да ты что, издеваешься?! Я от всей души, раритетную вещь, а ты?! С грузчиками договариваюсь, издержки терплю, а ты – от ворот поворот?! Пошла, мол, Блинова вон со своими подачками. Не нищенка, мол, Стефанна. Ну, знаешь, это просто… Как еще твой космос такое терпит?
