Лаура Риз - Сверху и снизу
Я открываю глаза и вижу, что М. играет на пианино. Ну что за странный человек! Я сижу здесь с раздвинутыми ногами, в черном кружевном белье, а он на другом конце комнаты музицирует.
Я иронически улыбаюсь. М. не смотрит на меня, и я могу расслабиться. В ярком свете он кажется почти ангелом — у него одухотворенное выражение лица, пальцы грациозно порхают над клавишами, и к небу взлетает прекрасная, романтическая мелодия, кажется, этюд Шопена. Закрыв глаза, я слушаю. Мелодия льется плавно, словно величественная, спокойная река, и я отдаюсь ее течению, которое уносит меня в идиллическое прошлое.
В тот момент, когда я полностью расслабляюсь, темп музыки меняется.
Я наблюдаю за М. Теперь он уже не очень похож на ангела и, нахмурив брови, сосредоточенно склоняется над пианино. Звучит громкая, ритмичная, сексуальная музыка; ее аккорды быстро заполняют комнату, каждый угол от пола до потолка, а затем начинают воздействовать и на меня. Мой пульс учащается, мелодия влечет меня к М. — даже на расстоянии я чувствую его тепло. Он играет, кажется, забыв обо всем на свете, пока не наступает внезапный финал. Несколько мгновений М. сидит неподвижно, стараясь прийти в себя. В комнате тихо, но эта тишина выразительнее любых слов. Наконец он встает и направляется ко мне.
— Это было… чудесно, — искренне говорю я. Фрэнни ни когда не писала в своем дневнике, насколько он талантлив. В моих ушах все еще слышится эта музыка, ее выбивающая из колеи мелодия, но М., кажется, уже полностью овладел собой. Засунув руку в карман, М. стоит рядом со мной и о чем-то размышляет.
— Музыка — моя страсть, — наконец говорит он. — Это единственный постоянный, вечный аспект человеческой жизни.
— Не все с вами согласятся. Есть другие виды искусства — скульптура, живопись, литература. А люди? Некоторые вступают в брак, чтобы заводить детей, создать постоянный союз.
— Искусство вечно, это так, — подняв меня на ноги, говорит он, — но только не люди. Люди — самый непостоянный, самый изменчивый элемент. Некоторое время вы побудете со мной, а потом, когда ваш срок хранения истечет, вас заменит кто-то другой. — Он улыбается, заставляя меня гадать, чего в этой фразе больше — шутки или угрозы.
Сев на кушетку, он жестом предлагает мне положить ногу ему на колено и не спеша ласкает мою лодыжку, затем бедро. Вроде ничего особенного, но у меня перехватывает дыхание — непонятно отчего. Должно быть, это действие музыки.
Расстегнув пояс, М. скатывает с ноги чулок. Руки его действуют уверенно, как будто ему приходилось проделывать подобную операцию уже много раз. Он целует внутреннюю сторону моей ноги, и в паху у меня все напрягается. Не отрывая губ, М. смотрит на меня, и я вижу в его глазах нескрываемую усмешку. Он знает, что доставляет мне удовольствие. Поставив мою ногу на пол, он принимается за вторую. Он опасный человек, но мысль о том, что мне предстоит с ним переспать, возбуждает меня, и он это знает. Я ненавижу М. всем сердцем, но от его прикосновений по моему телу пробегает дрожь. Ничего подобного я раньше не испытывала.
Он стягивает с меня трусы, оставляя, однако, черный лифчик и пояс, и сажает меня к себе на колени, а затем начинает меня целовать. Я чувствую, как ткань брюк прижимается к моему обнаженному лобку. Вот М. кладет руку в нагрудный карман, и я вся напрягаюсь от страха, но он вынимает всего-навсего хромированные зажимы для сосков. Так вот что он достал из стола, вот чего я так боялась — зажимов для сисек!
— Раньше не приходилось ими пользоваться? — спрашивает М.
Я молчу.
— Они не очень крепкие — как раз для начинающих, — говорит он. Наблюдая за моей реакцией, он снимает с меня лифчик и устанавливает зажимы. Сначала мне становится больно, чего я стараюсь не показать, потом еще больнее, когда М. закручивает их, но вскоре соски немеют и боль отступает. М. довольно улыбается. Его язык шарит у меня во рту, его рука находится между моих ног, и пальцы, которые только что играли на фортепьяно, теперь играют на мне.
Внезапно М. откидывает голову назад.
— Ты уже мокрая, — говорит он и, положив меня на кушетку, становится на колени и лижет мой клитор до тех пор, пока я не кончаю. — Это было легко, — глядя на меня, говорит он, и в голосе его звучит нотка самодовольства. Встав, он сбрасывает с себя туфли.
Мне хочется обмануть его.
— Я еще не кончила.
Он расстегивает рубашку, и я привстаю, чтобы посмотреть, как он раздевается. М. снимает рубашку, вешает ее на спинку стула, затем снимает брюки и аккуратно их складывает. Он выглядит именно так, как я себе представляла: мускулистый, достаточно сексуальный для мужчины под пятьдесят — никакого брюшка, никакой морщинистой кожи. Его напрягшийся пенис вздымает ткань плавок. Я жду, что он снимет их с себя, но вместо этого он снимает носок, потом другой, потом часы. В конце концов он полностью разоблачается и становится передо мной.
— Соси! — говорит он. Это звучит как приказ.
Я немного задерживаюсь с выполнением, чтобы получше рассмотреть его член, необычно большой для сорокадевятилетнего мужчины. Раньше меня никогда не интересовал размер члена. Большой, маленький, толстый, тонкий — все без разницы, все они для меня одинаково хороши. Однако в напряженном пенисе М. есть что-то такое, что меня глубоко возбуждает. Я думаю, это чувство уходит в глубь веков, когда секс был больше связан с выживанием, чем с развлечением. Такое сильное возбуждение я испытывала только при виде самого первого представшего передо мной пениса.
Я беру в рот его член и начинаю его лизать и сосать, но вскоре мое первобытное восхищение сменяется совсем другим чувством. Теперь я высасываю из М. силу, желая высосать ее всю до последней капли. Я ощущаю его руки на своих плечах, зная, что в любой момент он может сдавить ими мою шею, и, понимая, что играю в опасную игру, удваиваю свои усилия. Я хочу — я должна — доить его до тех пор, пока он не кончит. Но М. меня останавливает.
— Теперь я тебя трахну, — говорит он и толкает меня на кушетку.
Испугавшись, я пытаюсь привстать, но М. неумолим. Резким движением он срывает один из зажимов, и сосок пронзает сильная боль — это вновь приливает кровь. Он снимает второй зажим, затем взбирается на меня и грубо овладевает мной. Постепенно, пока он трудится надо мной, я успокаиваюсь и пытаюсь занять более удобную позицию, но М. возвращает меня обратно. Он крутит меня как хочет, не оставляя свободы выбора. Я слежу за тем, как он меня трахает — то задрав мне ноги, то повернув на живот, то снова уложив на спину, — сначала как бы со стороны, но потом что-то происходит, я перестаю бояться и погружаюсь в его мир. М. стоит на коленях, его движения быстры и резки, он держится за мои груди так, словно это рукоятки какого-то механизма. Лицо его перекошено от удовольствия. Мне приходит на ум первобытный, пещерный предок с его густо обросшим телом и низким лбом — скорее животное, чем человек. Схватив меня за волосы, М. мотает мою голову из стороны в сторону. Я пытаюсь возражать, но тут же закрываю глаза и вижу перед собой дикаря. Голос его шепчет мне на ухо:
