Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез
Заставала. Как правило, все еще в постели. Он любил долго спать. Он не любил ходить в театры и музеи, куда пыталась выводить его Фанни (вообще говоря, она тоже была не больно-то изощренной интеллектуалкой, но имелась, имелась у нее причина рваться в эти культовые места, а особенно – в музеи, а особенно – в Лувр и д’Орсе). Он любил утром, не вставая с кровати, смотреть детективы по телевизору, лениво перебирая каналы. Иногда мусолил зачитанную книжку из русской библиотеки (Фанни подозревала, что Роман не собирается ее возвращать, а потихоньку решил присвоить) – все того же Поплавского. На сей раз не стихи, а прозу с жутким названием «Аполлон Безобразов». «Apollo Laid», перевел ей Роман, – это были чьи-то имя и фамилия, но Фанни не знала и не хотела знать, чьи, она боялась увлечения Романа вообще всем русским, даже книжками! А иногда он просто лежал, устремив взгляд в никуда, и только по сосредоточенно сдвинутым бровям и стиснутым губам можно было понять, что полет его мыслей вовсе не бесконтрольный и бессмысленный, что они волнуют Романа, тревожат – порою мучают…
В такие минуты Фанни особенно сильно пугалась, что когда-нибудь Романа унесет этот непостижимый для нее поток размышлений. Унесет безвозвратно, в ту жизнь, которую он вел прежде, до встречи с ней. Вообще-то, спокойнее всего Фанни себя чувствовала, когда, после бурной любви, Роман засыпал в ее объятиях или рядом, свернувшись калачиком и сплетя ноги с ее ногами.
– Спой мне… – бормотал он, сонно шаря губами по ее груди, словно ребенок, и она покорно запевала колыбельную своего детства, с трудом выводя простенькую мелодию, – так сжималось горло от любви, непрошеной, разрывающей сердце любви к этому приблудному мальчишке:
Doucement, doucement,
Doucement s’en va le jour.
Doucement, doucement
А pas de velours.
Тишина, тишина,
Медленно уходит день.
Медленно, в тишине,
Как по бархату.
Ну да, в Романе было так много мальчишеского, полудетского. И, как ни странно, это проявлялось именно в те мгновения, когда, казалось бы, верх брала его мужская, почти звериная, похотливая суть. Неутомимый, распутный самец в постели, он доводил Фанни до экстатических криков не столько своими умелыми, бурными движениями, сколько задыхающимся шепотом – в нем звучала робость неопытного мальчишки, который впервые берет женщину и еще не знает, испытает сейчас боль или наслаждение, будет любим ею – или его предадут.
Если бы Фанни испытывала страсть к аналитическим размышлениям, она непременно сделала бы вывод: наверное, ей всю жизнь хотелось иметь капризного ребенка, вот она и завела его себе. Вернее, он сам завелся… Но она предпочитала не думать ни о чем, что разделяло ее с Романом. Да и не имела отношения к материнским чувствам снедавшая ее нежность, окрашенная вожделением! Ну а возраст разделял их по-прежнему, и если Роман не замечал в постели, ночью, ее морщинок, тем паче что их определенно стало меньше (любить молодого – лучшее средство помолодеть самой!), то днем Фанни то и дело прикидывала, а под выгодным ли углом падает на ее лицо свет, или как-нибудь не так, или что-нибудь там ненужное выделяет… подчеркивает… углубляет… Вот в «Le Volontaire» свет на нее всегда падал на редкость удачно, поэтому Фанни очень любила, когда Роман туда являлся. Во-первых – в этом замечательном приглушенном свете (старинные лампы, а не какая-нибудь неоновая мертвечина!) она выглядела обворожительно и сексуально, во-вторых – любимый мальчишка все время на глазах. Правда, иногда он вдруг уходил, предупредив, что должен навестить мать… но куда шел на самом-то деле?
Фанни мрачнела, втихомолку бесилась, а ловя понимающие взгляды Армана, бесилась еще больше: ну что он привязался, этот клошар с глазами психоаналитика, какое ему дело до ее любви, ведь и все остальные в бистро: и клиенты, и обслуживающий персонал – все мигом поняли, но никто не кидает оскорбительно-пронизывающие взоры в сторону мадам и ее молодого любовника! Впрочем, взгляды Армана были исполнены отнюдь не презрения, а скорее сочувствия, особенно когда Роман внезапно исчезал, а Фанни металась, не находя себе места. Один раз не выдержала – буркнула Сикстину, что через полчаса вернется, схватила пальто и выскочила на улицу. На бегу, просовывая руки в рукава пальто, бросила случайный взгляд в окно бистро и увидела Армана, который покинул свое насиженное местечко и стоял почти вплотную к стеклу, провожая Фанни мрачновато-насмешливым взглядом. Белая косматая Шьен стояла рядом на задних лапах, прижав передние к стеклу, и тоже таращилась на Фанни.
«Да что они, следят за мной, что ли?» – почти с ненавистью подумала она, но тут же забыла об Армане и о Шьен, потому что уже оказалась на пересечении улиц Друо и Прованс, около дома, о котором говорил ей Роман. Ну конечно, это тот самый дом: напротив здания страхового агентства «Кураж», одетого зеленой ремонтной сеткой, увешанного люльками-сидушками с рабочими. Длинное здание: несколько витрин антикварных лавок, несколько подъездов. Только вся штука в том, что здание-то одно, а домов в нем находится много: рю де Прованс 1, 3, 5, 7, 9, 9а, 11… Таковы причуды парижского градостроения! И на протяжении всего этого здания вверху, под самым гребнем крыши, тянутся небольшие окошки – те самые комнатки для прислуги.
Ну и за которым из этих окон Роман?
Фанни прошлась вдоль фасада раз и другой, поздоровалась с двумя знакомыми антикварами, которые частенько забегали в ее бистро, – Поль-Валери был их постоянным клиентом, они не оставляли надежды сделать такой же постоянной клиенткой и новую мадам «Le Volontaire». Снова мотаться мимо здания было просто неловко, да и подозрительно… На самом деле никто на нее внимания не обращал, никому не было до нее никакого дела, однако у Фанни рыльце было в пушку, оттого ей и чудилось, будто взгляды всех встречных обращены именно на нее.
Она снова прошла квартал до конца и остановилась на углу улиц Фробур-Монмартр и Прованс, напротив китайской харчевни. Делая вид, будто рассматривает витрину, Фанни уже оттуда исподволь бросала взгляды на дом напротив.
Семь дверей. В которую войти?
Стоп! Да чего голову ломать? Роман же ясно сказал: в доме буланжерия и три антикварных магазина. Вон оно, искомое сочетание. Значит, Фанни нужен номер три.
Она перебежала дорогу. Вот традиционная синяя дверь, украшенная черным чугунным литьем, вот кодовый замок… Ну и что дальше, кода-то она не знает?!
Минута отчаяния: вернуться в бистро и опять мучиться неизвестностью? И вдруг замок щелкнул, дверь отворилась – Фанни вжалась в стену, пропуская высокую толстую даму лет под восемьдесят с аристократическим профилем, надменно поджатыми губами и в потертом каракулевом манто. Под мимолетным взглядом ее выцветших глазок, утонувших в морщинистых веках, Фанни мигом ощутила себя каким-то жалким существом, букашкой, козявкой… плебейкой! Да, аристократическое происхождение – его сразу видно, его невозможно подделать каким-нибудь парвеню!
