Светлана Демидова - Сердце из нежного льда
– Ну что, получила? – спросил он, решив не додумывать предыдущую мысль, поскольку она могла привести его в размягченное состояние.
– Что именно? – довольно надменно спросила она.
– Значит, не обратила внимания. – Башлачев ни за что не поверил бы, что женщина, только что получившая свою фотографию в неглиже, может оставаться такой спокойной. – Глазки-то протри. У тебя под стеклом, между прочим, лежит ню одной красотки!
Пораженная Алла расплела руки и ноги, распахнула глаза и выдохнула:
– Так это, значит, ты, Петя?
Ее смятение было таким сильным, что Петру Николаевичу оставалось только торжествовать и восхищаться одновременно. Все-таки у этой бабы сумасшедшая выдержка. Если бы ему под стекло положили его голый анфас, он сошел бы с ума от ужаса, что кто-то владеет его постыдной тайной. А эта только сейчас встрепенулась.
– Я, Аллочка! – очень довольный собой, сказал Башлачев. – У меня есть еще! Вот, гляди! – Он выдвинул один из ящиков стола и вынул Аллино изображение в другом ракурсе размером с формат А4. – Через компьютер пропустил. Гораздо четче стало! Лицо – прямо один в один! У меня, кстати, и другие фотографии имеются: и анфас, и в профиль, и вид снизу, и сверху!
– И зачем тебе все это надо? – Алла с удивлением разглядывала свою увеличенную фотографию.
– Не понимаешь, Аллочка?
– Нет. И прекрати называть меня Аллочкой.
– Слушаюсь, Алла Константиновна! – кривляясь, Башлачев отдал ей честь. – У меня к тебе деловое предложение. Бартер… так сказать…
– То есть?!
– То есть: ты перестаешь корчить из себя не пойми что и отрабатываешь тот… ну… ты понимаешь… вечер.
– И каким же образом? – Губы Аллы сложились в презрительную усмешку.
– А каким хочешь? Способов, Алла Константиновна, много. Только раздеваться передо мной уже тебе придется! Улавливаешь?
– Разумеется. А если я буду продолжать «корчить из себя», тогда что?
– А вот тогда, Алла Константиновна, я развешу эти фотографии по всему институту, а некоторые особо укрупненные места – в мужском туалете! Ко всеобщему, так сказать, удовольствию!
Башлачев был уверен, что Белозерова подивится его находчивости и согласится на все им предложенное ради того, чтобы не быть опозоренной на весь институт.
– Ну, что скажешь, милочка? – Он очень снисходительно и даже с некоторым сочувствием посмотрел Алле в лицо. Совершено непонятно, что оно, ее лицо, выражало. Очевидно, самую тяжелую степень растерянности и стыда, поскольку ничего другого и выражать не могло. Теперь уже Петр Николаевич скрестил руки на груди и стал ждать мольбы о пощаде.
Алла подняла на него блестящие глаза. Он подумал, что она сейчас заплачет, но она рассмеялась. Сначала негромко, а потом все сильней и заливистей. Примерно так, как смеялась в его машине, когда под его руками развалился шарлатански нанизанный на перья зелени букет.
– Что? – Он вскочил с места, бросился к ней и затряс за плечи. – Что ты хохочешь? У тебя истерика?
– Это у тебя, Петя, истерика! – Алла отстранилась от него и моментально перестала смеяться, будто в ней переключили программу. Она сузила глаза и спросила: – Неужели ты хотел меня этим прижать, а, Башлачев?
Петр Николаевич совершенно растерялся и не знал, что сказать, а Белозерова продолжала наступать. Она поднялась со стула, приблизила к нему свое лицо и заговорила четко, уверенно и совершенно спокойно:
– Ты можешь, Петя, увеличить эти фотографии до размеров постеров и вывесить в подъезде моего собственного дома или, не утруждаясь увеличением, поместить прямо в газету «Санкт-Петербургские ведомости»! Меня это не волнует ни одной минуты! Объясняю почему. Во-первых, у меня очень красивое тело: и тогда было, и сейчас! Стыдиться мне абсолютно нечего! Пусть те завидуют, у кого оно хуже, а также те несчастные, – она подмигнула Башлачеву, – у кого жены такого не имеют! Во-вторых, ныне на компьютере можно сварганить любой компромат, и если мне очень захочется, то я смогу убедить любого, что это фальшивка. Но ты не бойся, я этого делать не стану, потому что мне, честно говоря, лень. Ты, Петр Николаич, лучше скажи, откуда у тебя эти фотографии? Я их не видела уже лет восемнадцать!
Башлачев почувствовал, что это его единственный шанс взять над Белозеровой хоть какой-то верх, и грубо сказал:
– Это не твое дело, где я их взял! И имей в виду, что там, где их взял, я могу найти и еще что-нибудь!
– Не найдешь, Петя, – покачала головой Алла. – Эти фотографии – единственная твоя добыча! Храни их как зеницу ока! Себе под стекло положи! Пусть они будут тебе напоминанием, как ты, крутой мужик, перед женщиной опростоволосился!
Башлачев судорожно соображал, что бы такое особо забористое ответить этой стерве, когда в дверь кабинета заглянула голова Игоря Кравченко, его собственного подчиненного.
– Можно? – спросила голова, и, не дожидаясь разрешения, Игорь ввалился в кабинет. – Я принес спецификации к тем чертежам, как вы просили…
Кравченко, оглядевшись вокруг, наконец заметил красное распаренное лицо Башлачева и слишком близко стоящую к начальнику Белозерову.
– Я, кажется, не вовремя… – Игорь слегка подрагивающими руками стал собирать со стола начальника уже разложенные веером бумаги.
– Нет-нет, Игорек, ты очень даже вовремя, – остановила его Алла. – Я как раз собиралась идти в отдел.
В полном молчании Алла вышла за дверь кабинета Башлачева и в изнеможении привалилась к стене. Ей действительно было безразлично, куда Петр денет ее фотографии. Она ничуть не кривила душой. Но именно от этого ей было муторно и гадко. До чего же надоели военные действия! Они абсолютно бесполезны, так как силы противника превосходящи. Не успеет Алла одержать победу на одном фронте, как мужчины начинают наступление на другом. Их много, а она одна. Ей не справиться. Может, стоит принимать жизнь такой, какова она есть, и не пытаться что-то менять и доказывать? Но… она уже не умеет просто… жить… плыть по течению… Ей скучно… страшно… Ей так не хочется…
Алла почувствовала, что к глазам подступили слезы, которые она и не помнила, когда были последний раз. Алла даже обрадовалась. Все-таки слезы, рыдания – это разрядка, которая так нужна ее измученной душе. Она уже собиралась спрятаться в пыльную нишу под лестницей и дать волю слезам, когда из кабинета Башлачева, из-за неплотно прикрытой двери, она услышала его раздраженный голос:
– Черт знает что такое! Смотрю – ничего не понимаю! Прости, Игорек, меня достала эта стерва Белозерова! Убил бы!!! Ты знаешь… ты оставь спецификации… Я потом посмотрю… Честное слово, ничего не соображаю…
– Петр Николаевич! Вы напрасно так нервничаете! Настоящий мужчина, если он, конечно, считает себя таковым, не должен обращать на бабьи слова никакого внимания! – важно сказал Игорь в утешение начальнику. – Бабы – они же не люди! Вот если бы перед вами лаяла какая-нибудь болонка, разве вы стали бы так переживать? Пнули бы ногой – и дело с концом! Пусть знает свое место!
