Сандра Браун - Связанный честью
Эйслин уже ни о чем не думала. Она просто сорвалась с места и ринулась на улицу, словно ее вело туда подсознание. На бегу она быстро оглянулась на Элис. Джин Декстер обнимал ее и тихо бормотал слова утешения, прижимаясь к темным как ночь волосам.
Эйслин выбежала за дверь. На улице занималось утро. Рассвет только-только выглядывал из-за горных хребтов, что со всех сторон окружали хоган. Здесь было значительно прохладнее, чем в горах, особенно в это время суток, когда солнце еще не успело прогреть камни до состояния гриля.
В первый момент Эйслин не увидела ничего, кроме потрясающего восхода солнца, расцветающего на востоке переливчатыми оттенками пурпура. Потом она различила быстро удаляющуюся человеческую фигуру, которая без видимых усилий взбиралась вверх по камням.
Она сама шла гораздо медленнее. Обувь вполне подходила для таких прогулок, но чужая юбка цеплялась за кусты и мешала идти. Все колени у нее были сбиты, ладони покрылись кровоточащими ссадинами.
Не пройдя и половины пути, она начала задыхаться, хватать воздух ртом при каждом шаге. Но все равно продолжала взбираться наверх, движимая каким-то чувством, которое даже не успела осмыслить. Она должна это сделать, и все. Она должна добраться до Грейвольфа.
Наконец плато на гребне скалистого утеса перестало казаться заоблачно далеким. Эйслин набралась храбрости и стала подниматься быстрее. Глядя вверх, она видела, что Лукас стоит на вершине, его темный худой силуэт подпирал безоблачное небо цвета лаванды.
Добравшись до вершины, Эйслин в буквальном смысле заползла на нее. Она плюхнулась на камень и в изнеможении опустила голову. Дыхание с хрипом вырывалось из легких. Сердце билось так сильно, что причиняло боль. Она недоверчиво уставилась на свои руки. Камни не пощадили ее ладони. Руки были ободраны, ногти сломаны.
В обычной ситуации это бы до смерти ее напугало. Но сейчас ее боль ничего не значила. Она ее даже не чувствовала. Ее страдания были ничтожны по сравнению с тем, что испытывал присутствующий здесь человек.
Грейвольф стоял все так же неподвижно спиной к ней и смотрел на противоположный утес. Ноги широко расставлены, руки сжаты в кулаки и вытянуты по бокам.
На ее глазах он откинул голову, сильно зажмурил глаза и завыл. Этот животный вой, потусторонним эхом отразившийся в близлежащих горах, шел прямо из глубины его души. В нем слышались такие бездны горя и отчаяния, что Эйслин ощутила его боль как свою. Слезы потекли по ее щекам.
Она склонилась вперед и вытянула руку, чтобы коснуться его. Но Лукас стоял в нескольких ярдах и не заметил предложенного утешения.
Она сама не понимала, почему его рвущие душу чувства не оттолкнули ее. В ее семье такие демонстрации были под запретом. И, испытывая печаль, гнев или радость, надо было держать их при себе. А если уж выражаешь чувства, то их нужно как следует «облагородить». Выражение эмоций, как и все остальное, подчинялось правилам. Их надо было держать в узде. Проявление их считалось дурным тоном и вульгарностью.
Эйслин еще ни разу не видела, чтобы кто-то так искренне и безудержно показывал свои чувства. Дикий крик Грейвольфа открыл тайничок в его сердце и оставил в нем глубокую открытую рану. Копье и то так сильно бы ее не пронзило. А крик пронзил – резко, вибрирующе, глубоко.
Лукас опустился на колени, сгорбил плечи и опустил голову, закрыв лицо руками. Он стал раскачиваться взад и вперед, напевая непонятные Эйслин слова. Она только понимала, что он безутешен, ничего не видит и не слышит, кроме своего горя.
Не поднимаясь на ноги, Эйслин стала медленно придвигаться к нему и потом тронула его за плечо. Он отреагировал как раненое животное – резко обернулся и издал какой-то рычащий звук. В глазах его не было слез, внешне они казались холодными, но черные зрачки горели, как геенны огненные.
– Что ты здесь делаешь? – высокомерно поинтересовался он. – Тебе здесь нет места.
Он намекал не только что она не должна быть с ним на этом диком плато, но и что она не может понять глубины его горя. И возмущался тем, что она на это претендовала.
– Мне жаль, что так случилось с твоим дедом.
Он опасно прищурился:
– Неужели тебя заботит смерть старого бесполезного индейца?
У нее на глаза навернулись слезы.
– Зачем ты это делаешь?
– Что?
– Безжалостно затыкаешь рот людям, которые пытаются тебе помочь.
– Мне не нужна ничья помощь. – Он глянул на нее откровенно презрительно. – И в особенности твоя.
– Думаешь, ты единственный человек на земле, который в чем-то разочаровался, которому причинили боль или предали?
– А ты все это испытывала? В своем дворце из слоновой кости?
Этот высокомерный вопрос не заслуживал ответа. Она могла бы рассказать ему, что насилие бывает в бесчисленном количестве видов, но ей показалось недостойным сравнивать его несчастья со своими. Кроме того, она была слишком зла на него за отказ принять ее сочувствие.
– Ты носишь свою злость как щит. Ты трусливо прячешься за свой гнев, боясь, что в тебе заметят что-то человеческое. Тебе предлагают участие, а ты считаешь его жалостью. Кроме того, нам всем иногда нужно, чтобы нас пожалели.
– Ну тогда, – вкрадчиво произнес он, – пожалей меня.
Он двигался со скоростью молнии, а его прикосновение показалось ударом тока. Он запустил руку в ее длинные волосы, намотал на кулак и дернул к себе ее голову. Потом оттянул назад, и она испугалась, что он сломает ей шею.
– Ну как, все еще испытываешь к индейцам великодушие? Хорошо, тогда посмотрим, насколько оно сильно.
Он впился в ее губы. Жестоко, словно наказывая. Эйслин издала горловой звук негодования, но это не возымело никакого действия. Напротив, он еще сильнее намотал на руку ее волосы и еще крепче прижался к губам.
Не имея возможности шевелить головой, она схватила его за руку и попыталась оттолкнуть. Кожа у нее под пальцами была теплой и гладкой. Мускулы ощущались как натянутые под кожей стальные шнуры. Но все ее усилия были напрасны.
Чуть оторвавшись от ее губ, он сардонически улыбнулся:
– Вас когда-нибудь целовал индеец, мисс Эндрюс? Нет? Значит, будет что рассказать подружкам на следующей вечеринке.
Он набросился на нее, она упала и только потом осознала, что ей в спину впиваются камни. Он положил ее на землю. Потом вытянулся над ней, накрыв сбоку своим телом.
– Нет! – выдохнула она, когда он отпустил ее губы и начал целовать в шею чуть ниже подбородка.
Она попыталась его пнуть, но он перекинул через нее свою длинную ногу и прижал бедром.
