Эдуард Снежин - В тенетах суккуба
— Ну, как? — спросила ведьмочка.
— Супер! — прохрипел я. И тут же добавил:
— Но больше этого не будет, ни в тебя, ни в меня. Ты маленькая дурочка и не задумываешься о последствиях, если он сломается.
— Не трусь, не в первый раз и ничего не случилось.
— Так это ты позволяла с другим?
— Позволяла. Знаешь, у меня был дружок-зычок. Он, вообще-то, в первый раз просто изнасиловал меня, а потом научил многим штучкам.
Я тут же вспомнил подслушанный разговор дочки с матерью, там на Дону.
— Уголовник?
— Ну да. У него под кожицей были вставлены металлические шарики, б-р-р! — встряхнулась она.
— Ну, ты точно, оторва! — смотрел я на неё, потрясённый очередной новостью.
— Только честно скажу тебе, с ним я так и не научилась кончать, хотя он очень хотел этого.
— А где он теперь?
— Ты что! Узнали мать с отцом, тут, ведь, за мной негласная слежка, прикатили сразу, у отца председатель Совета друг, Рустама сразу выселили за зону.
Я знал, что у местных властей есть право по закону о закрытых территориях выселять людей, чем нередко пользовались в личных целях.
— Не угодно ли, Вам мадемуазель, чтобы Ваш нынешний друг тоже загнал под кожу шарики? — с издёвкой спросил я.
— Не угодно. Мне с тобой и так хорошо, — поцеловала меня девушка с непритворной нежностью. За такой сердечный поцелуй я готов был любить её, даже если бы она сама была уголовницей и согласиться на всё.
— Тогда, давай, заменим градусник чем-нибудь безопасным, — предложила она.
— Чем? — испугался я.
— Сейчас! — спрыгнула голозадая нимфа с кровати и слетала в туалетную комнату. Она вернулась с длинным, сантиметров в двадцать, блестящим никелированным штырём.
Я понял, что очередной экзекуции не избежать, убедительных аргументов против применения орудия у меня не было. Я только взвыл, когда она всунула его весь в то же место, где недавно провалился градусник.
Только закруглённый кончик штыря кокетливо выглядывал из щелки моей головки.
Человек привыкает к любым превратностям судьбы и может радоваться даже насилию.
Мы стали использовать этот болезненно приятный способ, доводивший нас до остервенения в половых оргиях.
На третий день безумства с применением инструментальных средств, я проснулся утром с залитым кровью пахом. Нежная промежность оторвы тоже была вся в крови.
После этого она перестала применять орудие сладостной пытки, а, я, на всякий случай, выбросил его совсем.
На четвёртый день голодовки я ушёл на пару часов в свою квартиру, переставить мебель на высохшем полу. Лариса хотела со мной.
— Это не женский труд, — возразил я, — обойдусь сам.
Вернувшись обратно, я застал незнакомую гостью. Они с Ларисой болтали за столом… и пили портвейн.
— Что такое? — возмутился я.
— Вадик, мы не виделись с подругой полгода, пришла с бутылкой, не выгонять же!
— Она не сказала Вам, что четвёртый день без пищи? — обратился я к подруге.
— Да ну? За что Вы её голодом морите?
— Извините, — еле сдержал я бешенство, поднял со стола ополовиненную бутылку и выставил за дверь на лестничную площадку.
— Она ждёт Вас! — раскланялся потом я.
Гостья хотела, наверняка, сказать ещё что-то обидное, но Лариса тихо произнесла:
— Уходи Вика.
Вика хмыкнула, но поскольку я никогда не видел, чтобы кто-то из подруг спорил с Ларисой, удалилась.
— Я уж не говорю о том, что ты нарушила слово родителям, пить после голодовки просто опасно и глупо, — сказал я в расстроенных чувствах.
— А ничего не случится! Я крепкая! — махнула девушка рукой, — давай я салатик сделаю, мы же купили овощи на восстановление.
— Делай, — согласился я покладисто, во время голодания выделяется на язык ацетон, а я ещё и надышался им в своей квартире и, возвращаясь, мечтал покушать, чего бы, конечно, не допустил, если б не этот случай. И главное, раз Лариса выпила, лучше закусить, чтобы не раздражать желудок одним вином.
А она, дорвавшись наконец, до алкоголя, весёлая летала между комнатой и кухней и напевала, задевая меня:
— А ты такой холодный, как айсберг в океане…
Потом мы испытали с ней блаженство первого поедания пищи после голодания. Обыкновенный винегрет, чуть сдобренный растительным маслом, казался вкусным необыкновенно.
— Ешь малыми порциями, так положено, — учила Лариса, раскрыв мамину книжку.
— Понял, — согласился я и начал тщательно пережёвывать мелкую порцию пищи, не для того, чтобы легче усвоилась, а помочь своим примером преодолеть зверский аппетит нарушительнице обетов, написанный на её лице после приёма портвейна.
Весьма осчастливленные насыщением, мы плюхнулись на кровать дожимать блаженство сексуальными радостями.
— Как же со словом предкам? — спросил потом я.
— Всё, всё, сколько нам осталось? — заиграла девушка пальцами, — совсем ничего, двадцать дней. Это будет … — зажмурилась она, — 19 августа!
Она всегда разгуливала по комнате обнажённой. В первые дни любви мне нравилось это невообразимо, особенно наблюдать колыхание розовых половых губ под чёрным треугольником. Потом я, как-то, спросил её:
— Ты не думаешь, что от постоянного созерцания женского тела у меня не будет стоять на тебя х…й?
— Не думаю! — отрезала Лариса.
Она подошла к зеркалу и завертелась перед ним со всех сторон:
— Какая же я, блядь, красивая, кому же я, блядь, достанусь?
Нет, на неё, положительно, нельзя было долго обижаться, и нельзя не любить!
Я вышел первый день на работу, у Ларисы каникулы были до сентября. С тоской ждал, когда закончится рабочее время.
В первой половине дня любовь моя звонила дважды, но потом я сам не смог дозвониться до неё по обоим адресам.
Я забежал в кассу, там ожидала меня уже две недели премия, о которой узнал только на работе. Купил Ларисе на рынке огромный букет гладиолусов, коробку трюфелей и в самом приподнятом настроении явился домой, мы опять переселились ко мне.
Лариса лежала на тахте, пьяная в драбадан.
— О, какой ты галантный! — приподнялась она, увидев меня с подарками.
Подошла, шатаясь, поцеловала, обдав портвейным запахом.
Я скованно застыл на пороге комнаты.
Девушка переложила цветы в вазу и радостно захлопала в ладоши:
— А мне предки послали перевод!
— Если б знали, то послали бы плётку, чтобы излупить тебя, — мрачно заметил я.
— Ну, что ты сердишься, у нас ещё две бутылки.
Лариса открыла холодильник за углом в коридоре и достала два пузатых «бронебойных снаряда» по 0,8.
