Дафна дю Морье - Французова бухта
Дона сидела застывшая, зажав между ладонями стакан, устремив взгляд в глубину реки. В голове у нее стучало. Какой, должно быть, низменной, неразборчивой представляется она ему, не лучше тех женщин в тавернах. И как он может объяснить ее поведение сейчас, здесь, когда она сидит с ним наедине в лесу, глубоким вечером, скрестив ноги, точно цыганка? Не иначе как мимолетный эпизод в числе прочих. Конечно, он считает ее обыкновенной распутницей, женщиной, которая гоняется за острыми ощущениями и не имеет даже оправдания, как другие шлюхи, занимающиеся своим ремеслом из-за бедности. Его слова причинили ей нестерпимую боль. Свет померк, развеялось очарование. Ей захотелось домой, в Наврон, в свою комнату, захотелось прижать к себе Джеймса, уткнуться лицом в его пухлую гладенькую щечку и забыться…
— Что же вы не пьете? Жажда больше не мучит вас?
Дона через силу повернула к нему голову и пробормотала:
— Нет, вовсе нет, — и снова замкнулась, теребя конец своего пояса.
Он знал, что его слова обожгли ее, и тоже молчал. Рухнуло доверие между ними, на смену пришла скованность. Они отчужденно смотрели на огонь, молчание угнетало их обоих. Наконец он нарушил тишину, заговорив низким, ровным голосом:
— Зимой, в Навроне, когда я лежал в вашей комнате и смотрел на ваше изображение, я мысленно рисовал совсем другой портрет. И этот воображаемый мною портрет никак не вязался со сплетнями, время от времени доходившими до меня от слуг.
— Рисовать того, кого никогда не видел, — по меньшей мере неразумно, — тихо сказала Дона.
— Возможно, — подхватил он. — Но и с вашей стороны неразумно было оставлять свой портрет в спальне без присмотра. На английский берег могут высадиться пираты вроде меня и выкрасть его.
— Повернули бы его лицом к стене, — мрачно изрекла Дона, — или перевесили на другое место, и он не напоминал бы вам о Доне Сент-Коламб, которая после кутежа в «Лебеде» переодевается в одежду лучшего друга своего мужа, прячет лицо за маской и, выехав верхом ночью, до смерти пугает старую одинокую женщину.
— Таким образом вы спасались от скуки?
— Да, это было моим последним развлечением, перед тем как я сбежала в Наврон. Думаю, эта история еще не достигла ваших ушей вместе с прочими сплетнями слуг?
Он весело расхохотался. Дотянувшись до кучки хвороста позади себя, он подбросил его в костер. Потрескивая, пламя взметнулось вверх.
— Жаль, что вы не родились мальчишкой, — ласково сказал он. — Вы бы познали настоящую опасность. Вы похожи на меня. В душе вы тоже не признаете законов, отсюда ваши переодевания, налеты на старушек. Это тоже своего рода пиратство.
— Да, наверно, — устало сказала Дона. — Но вы, захватив добычу, уплываете прочь с чувством победителя, в то время как я после своих жалких попыток пиратства чувствую лишь отвращение к себе от сознания своего падения.
— Вы женщина. У вас не поднимается рука даже убить рыбу.
От его шутливого голоса скованность Доны исчезла словно по мановению волшебной палочки. Она расслабилась, откинулась назад и снова стала сама собой.
— Подростком я любил играть в солдатиков и сражаться за своего короля, — ни с того ни с сего начал Француз. — Но в грозу, когда сверкали молнии и гремел гром, я искал спасения в маминых коленях и затыкал уши пальцами. Чтобы придать своим развлечениям больше правдоподобности, я мазал руки красным, притворяясь, что ранен, но стоило мне в первый раз увидеть кровь на умирающей собаке, как мне стало дурно.
— Я тоже испытывала нечто подобное, — с жаром сказала Дона.
— Поэтому я и рассказываю вам об этом.
— Но теперь, — заметила Дона, — вас больше не смущает кровь. Вы пират. Смысл вашей жизни — грабить, убивать, жечь. Все то, чему вы подражали, но боялись совершить в детстве, теперь воплотилось в жизни и больше не пугает вас.
— Напротив, — живо возразил он. — Я очень часто пугаюсь.
— Нет, это не то, — отмахнулась Дона. — Вы не страшитесь самого себя, возможности того, что испугаетесь.
— Согласен, — подтвердил он. — Это ушло навсегда. Оно ушло, когда я стал пиратом.
Костер догорал. Пламя осело, зола стала белой.
— Завтра, — вдруг сообщил он, — я сажусь за обдумывание нового плана.
Дона удивленно подняла глаза, но не увидела лица Француза: догорающий костер уже давал мало света, и его лицо оставалось в тени.
— Вы хотите сказать, что вам пора уходить? — спросила она.
— Я и так пробездельничал слишком долго, — ответил он. — Виновата бухта: я позволил ей завладеть мною. Теперь кончено. Ваши друзья Годолфин и Эстик получат полное удовольствие за свои деньги. Посмотрим, сумею ли я заставить их играть в открытую.
— Вы затеваете нечто рискованное?
— Разумеется.
— Новый набег на побережье?
— Не исключено.
— Рискуя быть пойманным и, возможно, погибнуть?
— Что поделаешь?
— Зачем? Ради чего?
— Хочу доказать себе, что мои мозги работают лучше, чем их.
— Что за вздор!
— Тем не менее, для меня мотив серьезный.
— Так говорят только эгоцентрики — от чрезмерного тщеславия.
— Я знаю.
— Разумнее было бы отплыть обратно в Бретань.
— Гораздо разумнее.
— И вы увлечете своих людей в это безнадежное предприятие?
— Они не станут возражать.
— «La Mouette» грозит гибель вместо мирной стоянки в порту на той стороне пролива.
— «La Mouette» строилась не для того, чтобы мирно стоять в порту.
Они смотрели друг на друга, разделяемые догорающим костром. Искорки пламени время от времени вспыхивали в глазах Француза. Но вот он потянулся, широко зевнул и безразличным тоном изрек:
— Правда, жаль, что вы не мальчик, а то бы я взял вас с собой.
— Разве обязательно нужно быть мальчиком?
— Женщины, которые боятся убивать рыб, — существа чересчур нежные, они не для пиратского судна.
Покусывая кончик пальца, Дона спросила с азартом:
— Вы действительно считаете так?
— Естественно.
— Возьмите меня с собой, и я докажу обратное.
— У вас начнется морская болезнь.
— Ничего подобного.
— Вам будет холодно, неудобно, страшно.
— Вовсе нет.
— Вы станете клянчить, чтобы я высадил вас на берег в тот самый момент, когда мои планы начнут осуществляться.
— Глупости!
Дона смотрела на него сердито, почти враждебно. Француз засмеялся, вскочил на ноги и затоптал последние тлеющие угли. Вокруг сгустилась кромешная мгла.
— Хотите пари? — предложила Дона. — Вы утверждаете, что я буду больна, озябну и испугаюсь? Я докажу вам обратное. Принимаете?
