Галина Романова - Преступно счастливая
— Ты не возмущайся, Сережа, не возмущайся.
Волков ощутимо стукнул его между лопаток. Полез в шкаф, слегка потеснив от дверцы.
— Может, и не знает, конечно, и не помнит, а вдруг? Вдруг помнит и Ваню Смородина хорошо, и родителей его, и друзей, а? Нам ведь с тобой теперь надо за любую соломинку хвататься, чтобы он…
— Чтобы что он?
Гришин принялся застегиваться, судорожно вдевая пуговицы на куртке в петли. Его нервировало присутствие начальника за его спиной. Волков тоже одевался. И делал это неторопливо. Наверняка нарочно! Ждал, когда Гришин полностью оденется и повернется. Чтобы впиться в него своими черными глазищами. Чтобы выкачать из него все мысли. Сволочь!
— Чтобы что он, товарищ майор?
Гришин повернулся. Стоять дальше спиной к начальнику было невежливо. К тому же он уже и шарф вокруг шеи намотал, и шапку даже надел. Чего не делал никогда прежде в помещении отдела.
— Чтобы он снова не ударил, Сережа. Подло, мастерски, исподтишка, — задумчиво произнес Волков.
На Гришина он, странно, не смотрел. Таращился на линолеум у него под ногами.
— Кто он, товарищ майор? — спросил Сергей и слегка сдвинулся к двери. Положил руку на дверную ручку. Ему пора! Ему надо!
— Убийца, Сережа.
Волков с ухмылкой проследил за его осторожными перемещениями. Кивнул, будто соглашаясь, что Гришину давно пора. И даже неловко подтолкнул его в спину.
Но прежде чем покинуть кабинет, Сергей услышал:
— Он очень хитер и ловок. Он безжалостен и прозорлив. И нам с тобой предстоит его найти. Иначе… Иначе все повторится. И не единожды. Не единожды, Сережа!
Глава 11
Он знал, что проблем с ее уходом не будет. Он все спланировал давно. Еще до того, как она призналась ему, что беременна. Она стала обременять! И не только его! Она должна была вести себя тихо, разумно, не напрягать. И уж тем более не устраивать диких сцен в людных местах! А она что?! Две отвратительные выходки за последние полторы недели! Публичные отвратительные выходки.
К тому же стала безбожно врать. Утверждает, что нет денег, тянет с него при каждом удобном случае, а в долг дает! Та девица с булками в пакете, которую Маша трепала возле кулинарии, смотрелась жалко и потерянно. Его на какой-то момент даже проняло сочувствие. И даже мысленно он пришел ей на помощь. И поставил Машу на место, нахлестав ей по щекам. Но это все в мыслях, не наяву.
Сочувствие испарилось, когда он понял, в чем дело. Поняв, разозлился. И стал солидарен с гневом Маши. На помощь, конечно, он ей не поспешил. Он стоял на своей машине во втором ряду именно так, чтобы она его не заметила. Он не собирался ей больше попадаться на глаза. С этой идиотки станется, снова примется орать. А его персоне лишнее внимание не нужно. Ему вообще ничье внимание не нужно. Сейчас…
Он поднес левую руку почти к самым глазам и всмотрелся в циферблат часов. Почти десять вечера. Еще немного. Минут двадцать-тридцать ожидания. Потом он выберется из своей машины. Пройдет по не освещенным уличными фонарями местам к ее подъезду. Войдет, пользуясь своими ключами, в подъезд. Потом в квартиру. Ключи — он же оплачивает ее жилье — она у него не забрала. А там все случится очень быстро и просто.
Он возьмет ее, как обычно, из ванны на руки — мокрую, красивую, горячую, в клочьях пены.
— Ты как Афродита! — восторженно шептал он ей прежде.
Тогда, когда она еще ему нравилась, пока не превратилась для него в обузу. Только прежде он клал ее на простыни. Долго рассматривал, водил пальцами по ее телу, наблюдая за тем, как высыхает на ее безупречной коже вода. Сегодня он возьмет ее на руки в последний раз. Для того…
Чтобы выбросить ее с балкона! И никто ничего не увидит. И не услышит. Она не заподозрит подвоха и орать не станет. Будет тихо. Увидеть никто ничего не сможет. Напротив стройка.
Он все продумал. Все четко и незатейливо. Молодая девушка, находившаяся в сильном душевном расстройстве из-за своей нежелательной беременности, устроившая не один истеричный скандал на людях, просто не справилась с глубокой депрессией и покончила с собой. Попробуйте доказать обратное, господа полицейские!
Да, да, конечно, возможно, и станут искать виновных. Тех людей, что довели ее до такого состояния. Даже статья в Уголовном кодексе подобная имеется. Но…
Но это настолько трудно доказать! Настолько трудно, что почти невозможно. К тому же у него имеется ее посмертная записочка, в которой она просит никого не винить в своей смерти. И утверждает, что ушла из жизни добровольно и даже с радостью.
Откуда записка? Да она сама ее написала. Давно. Почти десять месяцев назад. Они тогда играли. Жестко играли, сексуально. Он что-то подобное писал, позволяя ей творить с собой невозможное. Она писала, порочно ему отдаваясь. Потом он скомкал бумаги и выбросил. Но не все. Ее «предсмертную» записку он оставил. Так, на всякий случай. Может, заранее знал, что она пригодится. Может, просто оставил, чтобы помнить об их порочных игрищах.
Но записка была! И это главное…
В машине и вокруг нее было очень темно. Он нарочно выбрал место, чтобы никто не видел ни его машины, ни его. Чтобы никто не заметил его ожидания. Он снова поднес часы к самым глазам. И еле рассмотрел, что почти половина одиннадцатого.
Пора!
Он открыл дверь, выставил ноги наружу, передернулся от противного холодка, всегда сопровождающего его в тревожные минуты. Судорожно зевнул и тут же похлопал себя ладонью по рту. Встал возле машины, подышал глубоко. Запер автомобиль на центральный замок, сигнализация была очень горластой, и осторожными шагами, всю дорогу оглядываясь, пошел к ее подъезду.
Все хорошо, все нормально. Главное, не волноваться. Волнение порождает панику. А когда человек паникует, он непременно наделает ошибок. У него нет права на ошибку. Его ждет великое будущее. И ради него он должен быть предельно собран и спокоен.
Дыхание восстановилось, сердце унялось, принявшись биться размеренно, в привычном режиме. Зевота больше не мучила. Он шевельнул плечами, задрал голову к небу и неожиданно улыбнулся пугающей черной бездне. Его лично она не пугала.
У него все получится!
До ее подъезда оставалось пять метров. Подтаявшая земля под ногами неприятно чавкала. Следы его могли бы считать умные следопыты, если бы он был глуп. Но он был умен. Он шел там, где ездили, разворачивались и буксовали машины. Завтрашнее утро не станет исключением. Завтра автовладельцы так же будут тут скользить колесами по грязи, на все лады проклиная стройку, которой нет конца и края.
Следов во дворе он не оставит — раз…
В подъезде его не может никто встретить, потому что первый этаж не был заселен, а все остальные жильцы пользовались лифтами. Их было два, работали оба исправно. Никто не ходил пешком по лестнице, он наблюдал, он знает. Это два.
