Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости
— Давай посидим, — просил он почему-то шепотом, — еще немножко, а потом поедем.
Они просидели так почти половину ночи. Желтый свет сверлил мозг, нестерпимо воняло дезинфекцией, лекарствами и страхом. Воняли стены, линолеум, дерматиновые кушетки, даже желтый свет вонял. Алине очень хотелось закурить. Сухой сигаретный запах хоть на время разогнал бы эту вонь, но для того, чтобы закурить, надо было выйти, а она не решалась оставить Федора одного на дерматиновой кушетке. Он никуда идти не соглашался.
Что происходит за белой двустворчатой дверью с надписью “Операционная”, они не знали. Только в американских фильмах “усталые, но довольные” врачи выходят к замученным родственникам и объявляют им, что “опасность миновала”.
К Алине с Федором никто не выходил, только сердитый врач несколько раз кричал на них, пробегая мимо, чтобы уходили, но они продолжали сидеть, крепко взявшись за руки и не глядя друг на друга. Почему-то они не могли смотреть друг на друга.
Поначалу в кармане у Алины то и дело звонил мобильный телефон, а потом перестал, как будто понял, что отвечать она все равно не станет. Лучше бы отвечала. Его бодрые трели были из той, нормальной жизни, в которой она собирала Марусю на “встречу друзей” и старательно сооружала ей необыкновенную прическу.
И Федор — боже мой! — Федор, который видел, как в двух шагах от него Маруся вдруг остановилась, даже вроде шагнула назад и начала валиться на бок, и радостная улыбка медленно, по капле стекла с ее лица, и оно перестало быть живым!..
Что они станут делать, если сейчас из-за этой белой двери вывезут мертвую Марусю, и сердитый врач закричит им, что сделать ничего было нельзя и чтобы они убирались, убирались вон!.. Почему она не остановила Марусю, почему не легла поперек дороги, почему позволила туда идти?! Что теперь будет с Федором? Он должен остаться с ней, Алиной! Она ни за что не отдаст его ни Марусиной матери, ни в детдом!.. Если его придут забирать в детдом, она забаррикадирует дверь, и будет отстреливаться до последнего патрона, и ее убьют, и Федор останется совсем один…
— Алин, ты чего? — забормотал он совсем рядом, и от его бормотанья она вдруг очнулась. — Ты чего, Алин? Ты пока подожди, не плачь, может, все еще будет хорошо, а? Или ты думаешь, что не будет?
Она обняла теплую круглую башку, прижалась лицом к заросшей мягкими волосами макушке, услышала сопение — и ей стало стыдно.
— Я не плачу, — сказала она виновато, — я не плачу, Федор. Просто я очень устала. А мама поправится. Это верный признак — раз нас не выгоняют, значит, идет операция, а раз идет операция, значит, еще не все потеряно!
— Что-то уж очень долго она идет, — Федор высвободился и посмотрел на Алину. Личико у него было серенькое и очень детское. — Или ничего?
— Ничего, — уверила его она, чувствуя, как в животе все съеживается и мертвеет, будто от кислоты, — так и должно быть. Это всегда долго.
И тут поверх Федоровой макушки она увидела милиционера. То, что это именно милиционер, а не врач и не больничный служащий или охранник, она поняла сразу. Он был в джинсах и куртке и выглядел совершенно обыкновенно, и все-таки с первого взгляда было понятно, что это милиционер. У него был самоуверенный и утомленный вид, и за этот утомленный вид Алина его возненавидела еще до того, как он успел дойти до кушетки, на которой они сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу.
— Добрый вечер, — неторопливо сказал он, подойдя, — хотя уже не вечер.
Он задрал рукав куртки, посмотрел на часы, а потом на Алину с Федором. И покачал головой.
— Уже не вечер и даже не ночь. Доброе утро!
— Доброе утро, — отозвался вежливый Федор.
— Это у вас доброе утро, — прошипела Алина, — а мы, как видите, сидим у двери в операционную. У нас нет никакого доброго утра.
— У нас тоже нет никакого доброго утра. Мы всю ночь работали. Я просто не знаю, как поздороваться по-другому.
— Вы вполне можете совсем с нами не здороваться. Мы не обидимся.
Он усмехнулся довольно холодно.
— Капитан Никоненко Игорь Владимирович, — он выудил из внутреннего кармана удостоверение, на которое Алина даже не взглянула. Что ей удостоверение, когда у него лицо вместо удостоверения!
— Теперь вы должны спросить: “Ну что наша пострадавшая?”, — проговорила она, язвительно и неотрывно глядя ему в лицо. — Или вы уже догадались спросить об этом у врача?
Никоненко трудно было вывести из себя, но этой мымре в узеньких злых очочках ничего не было об этом известно.
— У врача я спросил, конечно, — ответил он устало и пристроился на кушетку рядом с мальчишкой, — но мне сказали, что операция еще идет.
— Идет, — согласилась Алина, — поэтому допрашивать некого. Придется вам своими силами убийцу искать. Впрочем, зачем вам искать? Вы ведь можете и не искать!
— Не можем, — вздохнул Никоненко, прикидывая, не разбудить ли ему Федора Ивановича Анискина, — мы не искать не можем. Покушение на министра — шутка ли!
— Ах да, — сказала мымра равнодушно, — министр!.. Я совсем про него забыла. Федор, может, пойдем в машину посидим? Там откинуться можно, отопитель включить или радио…
— Нет, — отказался мальчишка, — лучше здесь пока. Может, уже скоро?..
Алина обняла его за шею и прижала к своему боку.
— Я должен с вами поговорить, — сказал Никоненко неприятным голосом, поняв, что она собирается его игнорировать, — с вами и с мальчиком.
— Мы ничего не видели, — заявила она, — мы приехали встречать Марусю и… опоздали. Если бы мы на пять минуть раньше приехали, мы бы ее забрали и ничего не случилось бы….
— Возможно, — согласился Игорь. Он очень устал и от усталости забыл, как нужно играть в “деревенского детектива”, — но речь сейчас не о том, что вы опоздали, а о том, что ваш мальчик оказался ближе всего к… месту происшествия.
— Мальчика зовут Федор, — отчетливо выговорила она, и Никоненко моментально понял, что теперь она в ярости.
— Вы совершенно напрасно злитесь, — сказал он миролюбиво и поудобнее устроился на жесткой кушетке. Ноги гудели так, будто он вчера весь день сдавал нормативы по бегу, — это только начало. Вы свидетель покушения. Утром к вам на работу пожалует ФСБ, к обеду опять я заеду, а к вечеру, скорее всего, опять ФСБ. А потом мы вас к себе пригласим, и вы приедете. И даже не станке врать, что вас не отпустил начальник.
— Я сама себе начальник, — слова падали, как маленькие ледяные шарики. Она с трудом держала себя в руках.
— Ну конечно, — согласился он и прикрыл глаза, — вы кто? Хозяйка туристического агентства? Или салона красоты для богатых мальчиков и девочек?
На этом месте она засмеялась, и Никоненко оценил ее выдержку.
